Помните, как в знаменитом произведении Михаила Булгакова «Собачье сердце» профессору Преображенскому радостная аудитория воздает почести за величайшее открытие? Профессор Преображенский выставлен здесь звездой мировой величины, совершивший прорыв в области биологии. Для тех, кто плохо знаком с историей этого периода, может показаться странным, что русский ученый добивается такого всемирного почета не в самое лучшее время для страны – на фоне разрухи и голода. Однако Булгаков в данном случае ничего не приукрасил и, создавая образ выдающегося биолога, практически буквально отразил ситуацию в отечественной науке того времени.
Действительно, после революции в нашей стране возникла выдающаяся школа биологов и генетиков, в чем-то даже опередивших время и оставивших след в мировой науке. Лорен Грэхем в своей книге «Сможет ли Россия конкурировать?» приводит такой красноречивый пример. Будущий лауреат Нобелевской премии – американский ученый Герман Мёллер – был так впечатлен работой русских генетиков, что для работы с ними начал приезжать в нашу страну, иногда оставаясь здесь по нескольку лет. Для этого он даже СПЕЦИАЛЬНО ВЫУЧИЛ РУССКИЙ ЯЗЫК (оцените всю силу данного факта: американский ученый изучает русский язык, чтобы иметь возможность работать в нашей стране и общаться со своими русскими коллегами!).
В 1931 году сам Мёллер отметил:
«Здесь очень интересно, и я вижу огромные возможности для развития исследований в области генетики».
По словам Грэхэма, в 1920-е годы группа талантливых советских биологов заложила основы блестящей школы генетики, а сами они стояли на пороге создания молекулярной биологии – области знаний, которая изменила биологическую науку и биотехнологии во всем мире. В течение непродолжительного периода советская Россия оказалась на переднем плане исследований в области генетики. В частности, наши биологи помогли разработать теорию современного эволюционного синтеза, что предопределило дальнейшее развитие данного направления. В 1927 году советский биолог Георгий Карпеченко впервые вывел гибриды растений, относящихся к разным родам. Еще одним вкладом наших ученых в развитие генетики стала выдвинутая ими концепция генофонда. Впервые ее сформулировал Александр Серебровский. По словам Грэхэма, этот термин затем был заимствован американскими учеными и дальше разошелся по всему миру.
«Сегодня немногие знают, – пишет Грэхэм, – что термин «генофонд», ставший привычным в биологическом дискурсе по всему миру, имеет русское происхождение. Еще один советский исследователь, студент Четверикова Дмитрий Ромашов, самостоятельно вывел концепцию генетического сдвига, которую на Западе развивали Сиволл Райт и другие. И другой советский ученый, Юрий Филипченко, ввел в употребление термины «микроэволюция» и «макроэволюция», а также блестяще объединил законы Менделя и теорию эволюции, обеспечив, таким образом, развитие теории современного эволюционного синтеза».
В числе других биологов-пионеров той поры были Николай Вавилов, Николай Кольцов, Николай Тимофеев-Ресовский, Николай Дубинин. Все они тесно сотрудничали с ведущими биологами и генетиками из других стран.
Тем печальнее, трагичнее оказался разгром этой выдающейся отечественной школы. Этот трагический эпизод тесно связывают с именем агронома Трофима Лысенко, которому приписывают утверждение ложных взглядов на генетику. Как пишет Грэхэм, Лысенко был убежден, что благодаря процессу, названному им «вернализацией», можно значительно увеличить урожайность пшеницы, картофеля, а также кукурузы и продукции животноводства. Сталин, а в последствии и Хрущев, находились под впечатлением подобных заявлений, не желая прислушиваться к серьезным специалистам, в числе которых как раз и были наши выдающиеся генетики. Естественно, беспочвенные выдумки малообразованного агронома не вызвали у них ни малейшего энтузиазма.
Последствия не заставили себя ждать. Генетика была объявлена «продажной девкой империализма», а сами ученые подверглись репрессиям. При Сталине пострадали практически все биологи. Несколько тысяч ученых были арестованы. Четвериков был отправлен в ссылку, Кольцов был смещен с занимаемой должности, Вавилов умер в тюрьме от голода и издевательств, Карпеченко был расстрелян, Дубинин был отстранен от занятий генетикой, Ромашов дважды подвергался арестам, Сабинин лишился работы и покончил жизнь самоубийством, Тимофеев-Ресовский уехал в Германию, Добржанский эмигрировал в США (где, кстати, стал известным ученым в Рокфеллеровском институте медицинских исследований).
Со временем, конечно же, их доброе имя было восстановлено, а лысенковщина подвергнута жесткой критике. Однако удар, нанесенный по отечественной генетике, оказался очень сильным, и последствия ощущаются по сей день. Одно из таких последствий отметил в своей книге Лорен Грэхэм:
«Вместо того, чтобы быть лидером в области научного сельского хозяйства и биотехнологий, Россия и здесь пытается догнать остальные страны. Ни одна из российских компаний в этой области не является значимым игроком на международном уровне, нет ни одной российской биотехнологической компании, входящей в список ста самых доходных в мире, хотя в нем сегодня значатся представители 12 разных стран».
Сможет ли российская генетика восстановить былые позиции? В свете трагических событий прошлого вопрос этот совсем не кажется риторическим. И в этой связи нельзя не обратить внимания на некоторые тревожные обстоятельства наших дней. Так, в стране сознательно раздувается истерия по поводу ГМО, результатом чего стал законодательный запрет на выращивание и использование подобной продукции. Политики, таким образом, не только подогревают массовое мракобесие, но и сами становятся его носителями. Параллельно мы наблюдаем распространение веры в магию и астрологию, в чудодейственные лечебные телесеансы и прочие оккультные бредни. Если представить, что наши политики вовлечены еще и в этот процесс, то тогда лысенковщина покажется невинным заблуждением.
Олег Носков
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии