Ученые в шоке от новой финансовой политики федеральных властей

«Что же мы будем теперь делать?! Увольнять сотни сотрудников, сокращать зарплату или сокращать рабочую неделю для всех?».

С подобного гадания началась эта неделя у большинства директоров институтов Российской академии наук, которыми вот уже третий год управляет ФАНО — Федеральное агентство по научным организациям. Причиной нерадостных мыслей стали, как ни странно, пришедшие в институты деньги, финансирование на 2016 год... Его сократили где на шесть, где на десять процентов по сравнению с прошлым годом. Институты недополучили десятки миллионов рублей. А это зарплаты, отчисления на ЖКХ, налоги. Из всего перечисленного директора могут маневрировать только пунктом «зарплаты». И маневр этот, естественно, будет не в сторону повышения.

Трудно представить, как должны будут выживать молодые научные сотрудники институтов, чьи оклады и без того составляют 17–20 тысяч рублей, когда их снова придется секвестрировать. В одном ведущем биологическом институте нам рассказали, что собираются выходить из положения, снимая всевозможные надбавки. Остановить придется также все международные научные экспедиции, которые планировал институт на этот год, и работу биостанций. «А что еще нам делать?» — вопрошает директор. — Сокращать сотрудников я уже не могу, нас и так уже стало в два раза меньше по сравнению с 90‑м годом».

Может быть, лучше обстоят дела у химиков? Я позвонила также в ведущий институт, известный на весь мир, руководство которого, как и в предыдущем случае, пожелало, чтобы мы не указывали название учреждения во избежание дополнительных проблем. А проблемы и так жуткие! Бюджет этого института, который составляет около трех сотен миллионов рублей, в этом году оказался меньше на 12 млн. Сокращение составило 7% и ударило бы по зарплатам, коммуналке, покупке необходимых химических реагентов, если бы в базовую часть вовремя не перекинули средства, выделенные непосредственно на науку. «Таким образом, мы компенсировали наше базовое сокращение, но остались без денег на проекты. Теперь придется пересматривать программы, сокращая наши запросы, стараясь планировать исследования, исходя из имеющихся мизерных средств».

Принято считать, что физики живут лучше всех остальных — все-таки многие их проекты пересекаются с оборонкой, и власти боятся окончательного «исхода» на Запад всех оставшихся «технарей». К примеру, средняя зарплата научного сотрудника в крупном российском физическом институте составляет примерно 40 тысяч рублей, в то время как у биологов на 10–15 тысяч меньше. Но, как поведали нам в одном из крупнейших столичных НИИ, имеющем отношение к созданию современных инженерных установок и приборов, и у его руководства тоже болит голова по поводу того, где брать деньги на ЖКХ и зарплаты сотрудникам в условиях сокращения госфинансирования. Уже в этом году там подумывают над урезанием штата: «Человек сто–двести придется сократить, — делится с нами планами замдиректора, — только так сумеем сохранить имеющиеся сейчас оклады в районе 40 тысяч. О том, чтобы согласно майскому указу Президента РФ от 2012 года поднять среднюю зарплату по институту до 200% от средней зарплаты по региону (в Москве это 69 тысяч рублей), речи вообще пока не идет. Если нас поставят перед фактом — конкретным указом ФАНО, то сокращать придется уже не сто, а примерно треть сотрудников».

Если честно, сложно представить сокращение даже ста человек. Но, по словам собеседника, это вполне возможно. И в институте к этому готовы: «Сами посудите, если человек не печатается с 2010 года, можно говорить о том, что он работает? Пять лет молчания, при всем уважении к ученому, — это многовато». Кстати, по словам этого руководителя, сокращение — мера необходимая и полезная. Своеобразная санация, освобождение от ненужного балласта, который мешает двигаться вперед. Напрашивается логичный вопрос о том, почему же раньше, до перехода институтов в ФАНО, от бездельников не избавлялись? «Потому что не могли их банально вычислить, — отвечает собеседник. — Те обязательные отчеты, за которые все так ругают ФАНО, и помогли нам это сделать!». Но сокращение нерадивых сотрудников, которые давно не генерировали никаких свежих научных идей, это, по словам оптимистичного заместителя директора, не единственный способ поправить положение. Ведь у ученых есть еще возможность получить деньги вне госзадания, сотрудничая с Министерством образования и науки, Минпромторгом, Росатомом... И потом никто не отменял грантов из научных фондов.

Попробуем выяснить, насколько вышеперечисленные меры помогают справляться с ситуацией в других институтах (ведь там тоже свои возможности знают). Основные грантодатели отечественных ученых — это Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ), Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ) и Российский научный фонд (РНФ). Если два первых выдают по 400 тысяч в год на ту или иную работу, то РНФ — это уже миллионные вложения в науку.

«Это, конечно, хорошо, но гранты от РНФ невозможно получить, — говорит мой собеседник, доктор биологических наук. — Очень острая конкуренция, лоббирование. Как всегда у нас, когда не хватает денег, все стараются пропихивать своих. За три года, что наш институт существует при ФАНО, я не получил ни одного гранта, хотя раньше, когда мы относились к РАН, финансирование было стабильным. Сейчас приходится вести проекты бесплатно, то есть вкладывая в них свои личные средства: на покупку приборов у умельцев-самоучек (солидные фирмы мне не по карману), на починку компьютера и прочее. Благо на это хватает еще моей зарплаты и пенсии».

Теперь что касается отчетов. Раньше, по словам научных работников, они писали в год в среднем по два отчета в РАН: об итогах за год и о планах на будущий период. Теперь разнарядки по отчетам приходится писать то за полгода, то за три месяца. Завлабы просто стонут от бюрократии, потому что бумаги приходится теперь рассылать не только в РАН, но дублировать их еще и в ФАНО, и в Минобрнауки. Кто-то считает, что количество бумаг увеличилось в десять, кто-то — в 50 раз. «Мне наш ученый секретарь сказал, что за 2015 год институт написал всяких отчетов на 3000 страниц, — можете себе представить? — возмущается ученый. — Мое мнение: этими бумагами они пытаются создать видимость активной работы за отсутствием ее в реальности. Если раньше мы тратили 30% своего времени на написание никому не нужных отчетов, то теперь — все семьдесят. Даже если бы было финансирование, заниматься наукой было бы невозможно — все уходит на бумажки». Невольно вспоминаешь, как хвалила нашу писчебумажную промышленность уважаемая Людмила Прокофьевна из «Служебного романа», заставляя влюбленного подчиненного-недотепу по десять раз переписывать заявление об уходе.

Теперь о системе «вычисления» неудачливых исследователей. «Оценка работы ученого по количеству публикаций в ведущих электронных изданиях и их цитируемость — это верный путь к превращению нашей науки в сообщество жуликов и фальсификаторов», — считает другой мой собеседник, автор множества монографий, обладатель множества грантов РФФИ, и приводит пример из жизни, который показывает, как просто некоторые «успешные» ученые мужи «накручивают» себе индекс цитирования. — Вы публикуете статью, и я публикую. Оба мы ссылаемся друг на друга, потом я публикую 10 статей (кто проверяет их качество — это еще вопрос, главное, плати журналу), и вы десять... Снова ссылаемся друг на друга. Индекс цитирования у нас в итоге зашкаливает, реальная научная ценность работы — ноль, но деньги все наши».

Один из исследователей, негодующий по поводу такой унифицированной формы оценки труда ученых, заявил, что она напоминает ему лженауку педологию, существовавшую в нашей стране на заре советской власти. Согласно ей умственные способности детей оценивались по совокупности их физиологических и психологических данных. В 1936 году постановлением ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов» такая система была отменена. «Но те деятели успели за десяток лет уничтожить образование в стране, по ложным признакам отделяя талантливых от бездарных, — восклицает ученый. — Дело дошло до того, что к 30‑м годам у нас уже некому было придумывать танки и самолеты! Ту братию потом разогнали, люди с мешочками отправились куда надо без права переписки, а партия большевиков приняла решение вернуться к гимназическому дореволюционному образованию. Теперь те, кто плохо учил историю, снова возвращают нас в прошлое и стараются насадить «педологические принципы» в среде академических ученых. Хочется напомнить им про 1936‑й и посоветовать, пока не поздно, остановить развал российской науки».