Игры без правил

С этого года правительство страны решило повысить «выработку» для научных организаций. Согласно новейшей директиве ФАНО, ученые обязаны будут удвоить количество научных статей. Правда, в ходе встречи руководства РАН с главой государства был найден временный (скорее всего) компромисс. Острые углы, касающиеся вопросов планирования, удалось немного сгладить. Хотя нет никаких гарантий, что продолжающаяся реформа Академии не преподнесет в ближайшее время очередной порции удивительных «сюрпризов».

Напомню, что реформа длится уже пятый год, и до сих пор у научной общественности – от младшего сотрудника до директора института – нет четкого понимания того, что их ждет и к чему нужно готовиться. Самое печальное в этой связи, что мало кто теперь способен выявить истинные цели и задачи государства в связи с упомянутой реформой. Все клянутся в том, что наука необходима для развития страны, однако в то же время каждое новое решение властей воспринимается как прямая угроза в адрес этой самой науки. Как бы мы ни трактовали события, но вот эти постоянные поиски компромисса между представителями РАН и высшим руководством недвусмысленно подчеркивают весь драматизм положения – как будто речь идет о вражеской интервенции, которую необходимо предотвратить или как-то сгладить ее последствия.

У нас в таких случаях принято говорить о «системных проблемах». Выражение довольно емкое и достаточно точное. В целом диагноз поставлен, но, к сожалению, главных причин происходящего стараются не называть.

Главная же причина, на мой взгляд, напрямую связана с отсутствием в стране единого центра принятия стратегических решений. Казалось бы, данная «гипотеза» противоречит политическим реалиям, поскольку у нас есть лидер, которого одни считают «диктатором», а другие воспринимают как основного куратора модернизации и связывают с его руководством большие надежды. Тем не менее, конкретные «симптомы», отчетливо проявившиеся в ходе реформирования РАН, свидетельствуют о том, что на самом деле так называемая «политическая воля» сильно распылена по разным структурам, ведомствам и группам влияния.

Все эти вынужденные компромиссы – наглядное подтверждение тому. Фактически, у нас нет единой стратегии развития. Вместо этого мы имеем борьбу разрозненных игроков за свои корпоративные или ведомственные интересы. К главе государства обычно взывают как к верховному арбитру, и в этих играх он не так уж часто выступает в качестве некоего локомотива, направляющего весь процесс к определенной цели.

Если вспомнить, как на самом деле осуществлялась модернизация в нашей стране при ДЕЙСТВИТЕЛЬНО АВТОРИТАРНОМ управлении, и сравнить прежнюю ситуацию с нашим днем, - то все сомнения на этот счет отпадут окончательно. Как бы мы ни относились к советскому периоду истории, он дает нам наглядные примеры реализации реальных стратегий развития, когда руководство страны проявляет настоящую инициативу и демонстрирует упомянутую «политическую волю». Во всяком случае, здесь мы видим СОИЗМЕРИМОСТЬ заявленных целей и выделенных для их достижения средств. Возьмем, например, знаменитый план ГОЭЛРО, принятый первым советским правительством еще в 1920 году. Он был выполнен за десять лет. К 1932 году суммарная выработка электроэнергии (по сравнению с 1913 годом) выросла в семь раз! К середине 1930-х в стране было построено девять гидроэлектростанций и более двадцати тепловых электростанций. Надо ли говорить, что таких результатов невозможно было бы добиться без привлечения адекватных ресурсов и грамотного управления процессом?

В этой связи показательно то, что выдвинутые в середине «нулевых» планы по модернизации энергетического комплекса так и остались на бумаге. И как это часто бывает в наше время, за эти планы теперь ни с кого не спрашивают. Мало того, их уже стараются не вспоминать. Согласимся, что в условиях централизованной системы управления, когда стратегическая инициатива исходит от самых высоких государственных инстанций, подобный легковесный подход со стороны исполнителей к решению  жизненно важных задач просто невозможен. Скорее всего, в настоящее время мы имеем дело лишь с инициативами отдельных структур и «фракций» в системе государственного управления. Иными словами, задача формулируется на том уровне, на котором она формально выполняется.

Допустим (коль у нас речь зашла об энергетике), Минэнерго инициирует программу развития ВИЭ, с которой обращается к вышестоящей инстанции. И вот здесь начинается самое интересное. Наверху программу могут одобрить и даже поддержать (по возможности). Но реализация программы в любом случае останется «головной болью» самого инициатора, никого больше напрямую не затрагивая. Кроме того, даже внутри министерства эти планы могут открыто игнорироваться отдельными департаментами и управлениями. С кого в таких случаях спросить, совершенно не ясно. Да и спрашивать, по большому счету, невозможно, поскольку выделенный ресурс будет несоизмерим заявленному масштабу задачи. Какой в таких условиях спрос? Ведь нельзя, в самом деле, купить авиалайнер по цене игрушечного самолетика. В итоге мы получаем знакомую картину, когда некая грандиозная задача громогласно провозглашается с высоких трибун, а через несколько лет о ней полностью забывают.

Так происходит на всех уровнях власти. Для ясности приведу конкретный пример. Так, девять лет назад бывший губернатор НСО Виктор Толоконский на одном из строительных форумов заявил о намерении региональных властей построить рядом с ПЛП два современных малоэтажных микрорайона на 60-70 тысяч жителей. Со стороны казалось, что он озвучил планы, реализацию которых держит под собственным контролем и спрашивает за их выполнение. На самом же деле всё было совсем не так. Инициатива исходила от Управления капитального строительства, находившегося в составе тогдашнего строительного Департамента (министерства появились чуть позже). Управлению было поручено составить схему генплана и сделать предварительные экономические расчеты. Проделанную работу необходимо было представить губернатору, чтобы инициатива получила его… одобрение!

То есть губернатор с высоких трибун объявлял от имени регионального руководства об этих планах, несмотря на то, что еще не принял по ним никакого решения. Ладно бы не принял – его ещё надо было убедить в том, что инициатива очень хороша и нуждается в поддержке!

В теории озвучивались грандиозные планы руководства, а на практике губернатор просто-напросто давал сотрудникам Управления «шанс» на реализацию этих планов (как будто планы были их «личным» делом, не иначе). Самое смешное, что данную инициативу не особо одобрял начальник самого Департамента, у которого был совершенно другой подход к организации жилой застройки. Тем не менее, в течение полутора лет эти планы освещали в местных СМИ как пример «прогрессивного» подхода региональных властей к освоению территорий. Не удивительно, что они так и остались на бумаге, и после 2010 года о них уже никто не вспоминал.

Таких примеров можно привести десятки (а может и сотни). Какое это всё имеет отношение к науке и к научным организациям? Прямое. Дело в том, что наши академические институты создавались в ту эпоху, когда политическая воля была отнюдь не пустым звуком, а стратегические инициативы доводили до конечных результатов. Соответственно, каждый институт создавался под определенные задачи. И если в нынешних условиях такие задачи снимаются (или их уже не ставят во главу угла на самом верху), то существование научных организаций становится двусмысленным. Их потенциал мало кого интересует, а просто так упразднить «не поднимается рука» в силу того, что это может привести к росту социальной напряженности. В любом случае, к громогласным заявлениям больших руководителей о развитии и подъеме необходимо относиться предельно сдержанно.

Опыт учит, что за такими заявлениями могут стоять инициативы лишь отдельных «секторов» и «фракций», не имея никакого отношения к реальному государственному курсу. Скажем, если то же Минэнерго запустило «в оборот» идею о модернизации генерирующих мощностей, то отсюда совсем не следует, что завтра профильные институты будут включены в эту работу, что называется, по полной программе. Нет, это будет всего лишь инициатива от Минэнерго. Что касается институтов, то они находятся в другом «секторе» и у них есть свое руководство – Минобрнауки РФ. И надо заметить, что Минобр сам по себе ни за какую энергетику не отвечает и результативность работы ученых (то есть своих подопечных) определяет не на основе внедрения важных инноваций в ту или иную практическую сферу, а по количеству научных публикаций. Критерий для Минобра, что ни говори, вполне адекватный. Можно сколько угодно сетовать на абсурдность этого формализма, однако в нынешних условиях он просто-напросто неизбежен. И пока в стране не появится единого центра принятия стратегических решений, все «сектора» так и дальше будут работать порознь, словно удельные княжества. В этом случае пустой формализм так и останется главным мерилом «результативности» научной работы.

Олег Носков