Продолжаем тему моделей взаимоотношений власти и научного сообщества, которые существуют за пределами нашей страны. В прошлый раз речь шла об американских «фабриках мысли». Сегодня предлагаю обратиться к опыту тех, кто, как считается, нам ментально ближе. Как же решают эту проблему в Европе, а если точнее – в ФРГ.
Опыт Германии нам интересен еще и тем, что у нас есть немало схожего в историческом фоне. Германия потерпела тяжелые поражения в мировых войнах, после чего оказалась в состоянии тяжелейшего политического, экономического и мировоззренческого кризиса. СССР распался не в результате войны, но последовавший затем кризис вполне сопоставим по последствиям. Немецкая наука после Второй мировой пострадала ничуть не меньше, чем отечественная наука после 1991 года. А еще в Германии наука стала одним из важных орудий для выхода из кризиса и в России ей прочат ту же самую роль. Конечно, при соблюдении ряда условий в частности, выстраивания оптимальной модели отношений «наука-власть». И потому немецкий опыт решения этой задачи уже является для нас интересным (конечно, с учетом новых реалий и национальных особенностей).
Для начала, обрисуем границы компетенций. В центральном правительстве за научную политику отвечает Министерство образования и исследований (BMBF). В зоне его ответственности находятся сфера научных исследований.
Также есть широкие возможности для действий в этой области у разных организаций, не обязательно напрямую связанные с академической средой. Прежде всего это общественные фонды, которые представляют собой автономные исследовательские центры, занимающиеся самой различной проблематикой – от политических технологий до фундаментальных исследований в области естествознания.
Как и американские фабрики «мысли», фонды выполняют роль основного посредника между научными группами и политическими силами. Но в отличие от американцев, в ФРГ более разнообразный политический спектр, что неизбежно наложило отпечаток и на фонды (среди которых тоже наблюдается большее разнообразие по выбору политических партнеров). Выгода для политических сил очевидна: сначала они через фонды помогают финансированием научным группам, а потом представляют итоги исследований обществу как продукт своей деятельности в том числе («наша партия поддержала перспективное исследование в области производства биоэтанола, утилизации пластика, терапии онкозаболевани и т.п.»).
Причем многие фонды имеют узкую специализацию и одну партию в качестве партнера, что делает их своего рода «интеллектуальным ресурсом» этой политической силы.
Есть и определенное «разделение труда»: фундаментальные исследования финансируются преимущественно государством, а фонды больше вкладываются в прикладные разработки и научные проекты в области гуманитарного знания.
Важным нюансом этой системы является то, что движение в ней двустороннее. Как партии могут искать себе партнеров среди фондов, ориентируясь на свою текущую повестку, так и фонды могут проявлять инициативу, предлагая поддержать тот или иной проект разным политическим силам. Это делает систему более гибкой и соответствующей актуальной ситуации в сфере научных исследований.
Наличие двойного посредника между государством и научным сообществом (партии и фонды) отличает Германию от тех же США. Так система сложилась в послевоенное десятилетие, когда развитие начал демократии и федерализма ставилось главной задачей реконструкции Германии. Созданные в этот период исследовательские центры должны были сохранять автономию от правительства, чтобы освободить научное сообщество от возможного политического давления. В результате, к слову, доля государственного финансирования в общественных фондах ФРГ далеко не всегда является самой значительной.
Но у всего есть и обратная сторона. Сделав научную систему достаточно автономной от государственной политики, немцы получили «на выходе» высокий уровень ее фрагментарности. Поскольку каждый фонд проводит свою независимую политику, научные центры выстраивают сложную систему взаимоотношений с разными фондами. В итоге, «клиенту» (не важно – партии, корпорации, государству) часто непросто найти фонд или исследовательский центр, который сможет решить нужную задачу своими силами.
Вторая проблема этой системы – неравномерное финансирование. Центрам, занимающимся гуманитарными и общественно-политическими исследованиями, проще получать источники дохода, поскольку сама их сфера деятельности очень широка и легче адаптируется к повестке политических партий. Исследовательские институты, занятые в сфере фундаментальных и технических наук, не всегда могут рассчитывать на масштабную финансовую подпитку со стороны фондов, и им приходится сосредотачиваться на корпорациях, подстраивая свою научную программу под запросы рынка (что негативно сказывается на фундаментальных исследованиях).
И тем не менее, в целом система работает и работает достаточно хорошо: ФРГ на сегодня является не только одной из ведущих экономик Первого мира, но и одним из лидеров научно-технического прогресса.
Другой вопрос, насколько мы можем перенести эту модель на российскую почву без кардинальной адаптации. Наша политическая система имеет гораздо менее дифференцированную структуру, фонды, которые финансируют науку завязаны не на партии и политические группировки, а на бюджет. А число крупных корпораций, готовых вкладываться в российскую науку, причем, «играя в долгую» крайне невелико (чаще всего дело ограничивается «декларациями о намерениях»).
В итоге мы приходим к невеселому выводу. Перенос немецкой модели в ее первозданном виде возможен только после кардинальной перестройки политической и экономической системы России. А ее адаптация под текущие реалии, фактически, нивелирует, большую часть преимуществ, которые эта модель дает.
Сергей Исаев
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии