Наука просто так

Мне как-то рассказали про одного академика-биолога из Новосибирска. Он страшно обижается, если с ним начинают говорить о внедрении научных достижений. Вроде бы все правильно: коммерциализация технологий, внедрение в промышленность, наука на службе народного хозяйства… Но академик начинает беситься и кричать: «Это вы своим бабам “внедрять” будете! А я — наукой занимаюсь. И мне плевать, внедрится это куда-то или не внедрится!..»

Грубый этот академик. Очень грубый и очень несовременный. Хоть и говорят о нем, что он лучший генетик планеты. Потому что есть генеральная линия: наука должна помогать модернизации. А модернизация — это очень хорошо, ибо она поднимет Россию с колен и поставит в какую-то другую увлекательную позу.

Большинство других академиков уже встали на путь прогресса. Вот есть один физик из Дубны. Титулованный-претитулованный, знаменитый-презнаменитый. Говорят, еще немного — и Нобелевку дадут. С такими регалиями даже грубость кажется простительной. Но он, наоборот, очень вежливый. А когда его спрашивают о прикладном аспекте его работ, он становится не то что вежливым — каким-то оправдывающимся.

Вроде бы человек делает вполне понятную вещь — создает новые элементы таблицы Менделеева и изучает их свойства. Новый химический элемент ценен сам по себе, как сонет Шекспира или фрески Рублева. В народном хозяйстве толку от него мало, поскольку живет он всего долю секунды, да и то в количестве нескольких атомов.

Но академик-физик начинает объяснять, что вложения в фундаментальную науку — это не просто трата денег ради познания. Иногда случается полезный побочный продукт. Вот занимались европейские физики чем-то таким глобальным и для удобства соединили компьютеры в единую сеть, размеченную гиперссылками. Так получился современный интернет.

Вроде бы все логично. Но представьте, что какая-нибудь прима-балерина начнет оправдываться: конечно, мол, мои танцы не имеют прикладного характера, но зато мы способствуем развитию технологий производства бальных пачек и пуантов. А какой-нибудь художник начнет хвастаться, что благодаря его работам, которые только что купил Лувр, удалось сделать прорыв в химическом производстве фиолетовой краски.

Почему писатели, журналисты, танцоры, певцы, режиссеры и прочая бесполезная публика имеют право работать «просто так», а ученый обязан отчитываться о прикладном значении своей работы?!

Еще в советские времена в любой диссертации должна была обязательно присутствовать глава «Практическая значимость работы». Люди научились высасывать из пальца эту «значимость», даже когда они исследовали тахарский язык или египетскую мифологию. Все понимали условность этого текста. Но сейчас формальность превратилась в краеугольный камень научной политики. Вот, к примеру, решил Минобраз поддержать ученых, в первую очередь молодых. Хорошее дело. Программу назвали «Научные и научно-педа­гогические кадры инновационной России». То есть если эти кадры работают не для «инновационной России», а просто так, то денег им не положено.

Хуже всего получается, когда эта потребительская рамка накладывается на гуманитарные науки. Психология — прекрасная штука. Человек пытается понять сам себя. Можно сказать, наука наук. Но требование практического результата превращает открывателя тайн души в унылого менеджера по персоналу или консультанта по рекламе женских прокладок.

Или история. Наука древняя и не менее строгая, чем квантовая физика. Только когда историк начинает задумываться о пользе для инновационного отечества, получается какая-то проституция. Какой практический смысл в истории? Правильно, национальная гордость. И прошлое начинает рихтоваться под очередные патриотические задачи. Получается, конечно, вранье, но зато — с «внедрением».

Ученые тут как-то установили, что наш геном отличается от генома шимпанзе всего на несколько процентов. Кстати, сделали они это тоже без особого практического смысла, хотя при желании его можно придумать. Так вот, мне кажется, именно в этих процентах и прячется стремление познавать мир не ради наполнения желудка или убийства сородича, а просто ради познания.