Печально известная сессия ВАСХНИЛ в августе 1948 года почти на полтора десятилетия поставила советскую генетику «вне закона». Закрывались научные генетические институты, селекционные лаборатории, где работа основывалась на принципах этой науки, кафедры генетики в университетах. Десятки ученых были уволены или переведены на другие направления работы. В их числе был старший научный сотрудник Всесоюзной научно-исследовательской лаборатории пушного звероводства и оленеводства Дмитрий Беляев.
Впрочем, это был не первый сложный поворот в его жизни. Он родился в семье сельского священника в 1917 году и уже к концу 1920-х над его родителями стали сгущаться тучи из-за «чуждого» происхождения. Тогда родители отправили Диму в Москву, к старшему брату, который к тому времени стал подающим надежды ученым-генетиком (его работы во многом определили развитие советского шелководства). Казалось, все утряслось, Дмитрий закончил хорошую школу для детей научных работников, поступил в Ивановский сельскохозяйственный институт, а после него – в отдел разведения пушных зверей Центральной научно-исследовательской лаборатории (ЦНИЛ) Министерства внешней торговли (пушнина с звероферм была в то время стратегически важным источником поступления валюты в бюджет). Но в 1937 году уже его брат арестован и расстрелян как «враг народа». Вскоре арестовали и жену брата. Дмитрия спасло то, что он уже несколько лет жил в семье старшей сестры, и все равно угроза попасть в категорию «член семьи изменников Родины» была вполне реальной.
От плохих мыслей отвлекала наука, он почти подготовил к защите кандидатскую диссертацию о влиянии отбора на окраску меха серебристо-черных лисиц. Но 22 июня 1941 года случился новый резкий поворот, теперь уже в жизни всей страны, наука отошла на второй план и в конце июля того же года Беляев добровольно ушел на фронт рядовым-пулеметчиком.
Впереди были тяжелые оборонительные бои в Подмосковье, краткое обучение, первое командирское звание. Осенью 1942 г. Беляев возглавил химическую службу 358-й стрелковой дивизии. Должность подразумевала организацию разведывательных рейдов в тыл противника, сверку карт с фактическим положением дел на передовой. И, конечно, непосредственное участие в боях – Беляев оборонялся и наступал под Ржевом, освобождал Витебск, форсировал Западную Двину… Его боевой путь отмечен двумя ранениями и рядом наград - орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени, медалями «За доблесть и отвагу» и «За победу над Германией».
Война кончилась, но служба продолжалась, командование не спешило демобилизовать способного офицера. Решающую роль сыграла телеграмма-запрос от Микояна: Минвнешторгу требовались кадры, способные обеспечить резкий подъем клеточного пушного звероводства как источника валюты на восстановление страны.
Беляев с коллегами-учеными внесли свой вклад, успехи в селекции обеспечили заметный рост выпуска пушной продукции. Поэтому и в 1948 году, уволив его на волне поднимавшейся «лысенковщины», руководство вскоре без лишнего шума восстановило Беляева на работе и закрывало глаза на использование «разоблаченного» генетического подхода в работе – результат был важнее политического момента.
Значение генетики понимали не только в Минвнешторге, каждый новый успех западных генетиков доказывал пагубную роль «лысенковщины» для советской науки. Руководителям атомного проекта нужен был ответ на вопрос, как радиация влияет на наследственность. Поэтому «отец советской атомной бомбы» академик Игорь Курчатов сначала организовал закрытую генетическую лабораторию в своем институте, а потом, в 1955 году инициировал «письмо трехсот»: триста выдающихся ученых страны, физиков, химиков, биологов, гуманитариев подписали обращение к ЦК КПСС с просьбой снять с генетики ярлык «лженауки». Другим влиятельным сторонником реабилитации генетики стал основатель новосибирского Академгородка академик Михаил Лаврентьев (известно, что его жена и теща до войны работали в Колумбийском университете в одной лаборатории с основателем классической генетики Морганом, потому он прекрасно понимал истинное значение этой науки).
В итоге, в число первых десяти научных институтов Сибирского отделения АН СССР, которые организовали на территории научного городка в Новосибирске в 1957 году был один генетический. А чтобы сбить с толку сторонников «лысенковщины», его назвали Институт цитологии и генетики. Надеялись, что первое, мало кому известное слово «цитология» отвлечет внимание от «генетики».
Здесь, на сибирской земле стали собирать всех уцелевших генетиков. Дмитрию Константиновичу первый директор ИЦиГ Николай Дубинин предложил возглавить в нем отдел генетики животных. В то время Беляев уже готовил свой эксперимент по доместикации серебристо-черных лисиц на опытной станции в Эстонии. Началось все с решения практического вопроса: как заставить лисицу размножаться не один раз год, как дикие животные, а два, как домашние кошки и собаки? Это позволило бы удвоить объемы производства дорогостоящей пушнины. Ученый предположил, что если оставлять на размножение наименее агрессивных животных, а в следующих поколениях – наиболее дружелюбных к человеку, то один лишь такой отбор позволит коренным образом изменить дикий нрав разводимых на ферме лисиц. А эти резкие изменения из-за смены гормонального фона организма могут дать повышенную частоту размножения.
Переезд не стал причиной прекращения работ по доместикации, напротив, стараниями Дмитрия Константиновича эксперимент был продолжен на новом месте в ещё больших масштабах. И смелая идея академика Беляева воплотилась в жизнь: хоть лисицы по-прежнему приносили потомство раз в год, через десять–двадцать поколений они стали похожи на собак не только по поведению, у некоторых появились загнутые хвосты, белые пятна на лбу (звёзды).
Он смог в короткое время экспериментально промоделировать эволюционный процесс одомашнивания, на который у собак в историческое время ушли тысячелетия. Благодаря этой работе Беляев признан крупнейшим советским генетиком-эволюционистом второй половины XX столетия, а его работу «Нью-Йорк Таймс» назвала «генетическим экспериментом века».
Не меньшим вкладом в науку стала работа Дмитрия Беляева по возрождению советской генетики после погрома, учиненного ей лысенковцами. Уже в 1959 году Хрущев смещает с должности директора ИЦиГ Дубинина, чтобы поставить на его место кого-то из сторонников Лысенко. Немалыми усилиями Лаврентьеву удалось вместо этого передать руководство институтом Беляеву. Но работать ему пришлось в непростых условиях.
Различные комиссии с проверками приезжали в ИЦиГ одна за другой, однажды дошло до анекдотичного случая. В институт приехала очередная комиссия во главе с ярым сторонником Лысенко Ольшанским. Цель была – закрыть институт. Они походили по ИЦиГ и пришли на доклад к Лаврентьеву. И когда они стали говорить о том, что институт не соответствует линии партии, раздался телефонный звонок. Михаил Алексеевич взял трубку: «Алло... Из ЦК? ... Линия партии такая? ... А у меня тут товарищи говорят обратное? Ошибаются, говорите? ...Ну, спасибо!». Комиссия уехала ни с чем. Как вспоминал позже один из соратников Беляева академик Владимир Шумный: «Мы всегда спрашивали, кто же это звонил на самом деле, но он никогда не отвечал. И только однажды сказал, что это из соседней комнаты звонил Христианович. Отшутился он или сказал правду, я тоже сказать не могу».
Сам Беляев первые пять лет руководил институтом в статусе «и.о. директора», потому что утвердить его кандидатуру не давали противники генетики. И только после отставки их главного покровителя Хрущева ситуация стала меняться к лучшему. Тогда же пошли первые результаты работы: одна только пшеница Новосибирская-67, созданная учеными ИЦиГ принесла в бюджет страны сумму, равную затратам на строительство институтов первой очереди Академгородка. Были и другие результаты – новые лекарства и ветеринарные препараты, сорта зерновых и т.д. Многие годы Беляев возглавлял Научный совет по генетике и селекции Академии наук СССР, по сути, руководя восстановлением позиций этой науки по всей стране.
Те, кто знал Беляева, в один голос говорят, что он любил браться за глобальные задачи и успешно их решал. Один из последних его проектов был связан с Горным Алтаем. В 1980 году по инициативе Дмитрия Беляева здесь, в поселке Черга было организовано Алтайское экспериментальное хозяйство, где планировалось собрать коллекцию редких пород домашнего скота и перспективных для доместикации и гибридизации представителей диких видов.
На тот момент в стране еще сохранились небольшие популяции аборигенных пород животных старой селекции с очень ценными свойствами. Такие, как серый украинский скот, про который писал Гоголь и чьи уникальные вкусовые качества славились по всей России. Или – якутская лошадь, которая может зимовать в самых суровых условиях, и якутская корова, жирность молока которой не имеет аналогов в мире. Уцелевших представителей этих и других ценных пород собирали и привозили в Чергу со всех концов страны – как генофонд для последующей работы ученых и селекционеров. По сути, речь шла о создании уникального национального парка, вот только в СССР тогда даже не существовало такого понятия. Поэтому Черге присвоили статус экспериментального сельского хозяйства СО АН СССР.
В результате, в Сибири строилась новая «Аскания Нова», но уже как база сохранения генофонда животных, как существующих пород, так и редких и исчезающих видов. А при ней Беляев планировал открыть ряд научных лабораторий от институтов биологического профиля, собрав туда талантливую и амбициозную молодежь со всей страны. По сути, речь шла о создании еще одного сибирского академгородка, но в меньших масштабах и заточенного под решение задач в области биологии и сельского хозяйства.
И, что немаловажно, Дмитрий Константинович сумел заручиться поддержкой в руководстве страны. В числе тех, кто поддержал начинание академика, были руководитель Госплана Николай Байбаков и министр среднего машиностроения СССР Ефим Славский.
Очень много средств выделялось на жилищное строительство (в расчете на тех специалистов, кто приедет в Чергу работать), еще больше – на развитие инфраструктуры: дорог, производственных помещений, приобретение сельхозтехники и кормов. Для Горного Алтая – на тот момент одного из самых неразвитых регионов Советского Союза – картина небывалая.
Очень много средств выделялось на жилищное строительство (в расчете на тех специалистов, кто приедет в Чергу работать), еще больше – на развитие инфраструктуры: дорог, производственных помещений, приобретение сельхозтехники и кормов. Для Горного Алтая – на тот момент одного из самых неразвитых регионов Советского Союза – картина небывалая. Одно из подразделений хозяйства – хорошо известный туристам «зубрятник», тоже появился еще при Беляеве и сегодня может считаться одним из «памятников» его работы. Ну а главный памятник ученому был открыт возле здания ИЦиГ в 2017 году в канун столетия со дня его рождения.
Сергей Исаев
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии