Чем так привлекательны труды классиков естествознания, даже не самых выдающихся? Думаю, разгадка в том, что эти люди иначе понимали свое занятие наукой, чем это принято в наши дни. Исследование природы не было для них «работой» или просто «профессией». Скорее всего, они понимали свое место в науке как некую форму духовного призвания – по аналогии с ранними христианскими подвижниками. И их деятельность, действительно, во многом была подвижнической (если учесть к тому же, что долгое время за научные опыты не назначалось никакого жалованья, никаких премий и никаких грантов). Даже если исследователь заблуждался (как выяснялось впоследствии), он оставался при этом совершенно искренним, свято веря в необходимость познания истины и в свое служение человечеству (именно так – человечеству!). Со временем этот подвижнический пафос сгладился и даже исчез, однако именно благодаря этой нравственной компоненте сформировался тот мощнейший фундамент, на котором покоится наука наших дней.
Французский натуралист Жоффруа Сент-Илер (1772 – 1844) сумел оставить след в науке, хотя и не вошел в число «великих» (как это произошло с Дарвином). Его судьба сложилась не совсем удачно. Будучи последователем Ламарка, он осмелился вступить в публичную дискуссию с уже прославленным натуралистом Кювье. Эта дискуссия, состоявшаяся в 1830 году в здании Парижской Академии наук, приковала столь пристальное внимание тогдашней образованной публики, что стала памятной датой в истории естествознания.
К огорчению своих сторонников-эволюционистов, Сент-Илер не одержал в этом споре победы. Однако, как принято выражаться в популярных книжках, проигравшего «оправдала история». Он ошибался в деталях, но оказался прав в главном. Главное здесь – идея о том, что вся живая природа пронизана родственными связями, уходящими к самым ранним временам жизни на Земле.
В наши дни, читая труды Сент-Илера, начинаешь глубже осознавать то обстоятельство, что подобные идеи возникали в научных кругах не столько под влиянием фактов, сколько в силу интуиции и веры в универсальное единство всего живого. По части фактов тот же Сент-Илер проигрывал своему оппоненту, и, говоря откровенно, с точки зрения строгой науки его апология эволюционизма выглядела не очень убедительно (он даже пытался – подумать только – выявить зачатки позвоночника у насекомых!). Тем не менее, его сторонники (в частности – Иоганн Гете) отнюдь не отказались от своих убеждений. Факты осмысливались и переосмысливались, идея же продолжала служить некой путеводной звездой, словно ведущей к раскрытию окончательных тайн природы.
Как и Кювье, Сент-Илер занимался изучением представителей древней фауны. Палеонтология находилась в ту пору в начале своего становления, и французские натуралисты многое сделали для того, чтобы придать исследованиям окаменелостей научный характер. Для Сент-Илера было принципиально, что между древними животными и животными современными не наблюдалось никаких значительных различий, никаких «демаркаций». В современных формах мы можем выявить те же морфологические признаки, что уже существовали в незапамятные времена. Этот факт ясно указывал на родственную связь между теми и другими, а значит, противоречил (в понимании ученого) идее постоянного творения новых форм жизни. Останки древних существ как бы указывали на то, что генетические связи уходят вглубь времен, в самое «начало начал».
Вместе с тем палеонтологические данные свидетельствуют о том, что органическая жизнь на Земле находится в состоянии постоянных изменений. Для Сент-Илера, как убежденного эволюциониста, трансформация живых форм во времени – это данность. Он связывает изменения с воздействием на организмы внешних факторов. По его мнению, в глубокой древности факторы, вызывающие изменения, действовали с куда большей интенсивностью, чем в наше время. Возможно, поэтому мы не можем воочию наблюдать появления новых видов. Но то, что видообразование некогда происходило в силу естественных причин (то есть путем трансформаций), в том ученый ничуть не сомневался.
Фактически, Сентр-Илер стоял у истоков создания так называемой прогрессирующей лестницы живых существ: каждая эпоха в истории Земли соответствует определенному уровню организации живых форм. Правда, в отличие от ученых-эволюционистов, живших уже после Дарвина, он признает (как и его коллега Кювье), что поверхность нашей планеты периодически подвергалась разрушительным процессам.
Так, он считал, что когда-то вода занимала бОльшую площадь, чем сейчас, причем эти воды были стоячими и «не входили в круговорот, в котором движутся теперь». Атмосфера Земли, считал ученый, когда-то была неустойчивой, и в ней, как в гигантской лаборатории, действовали различные факторы, приводившие к изменениям организации живых существ.
Отметим, что во времена Сент-Илера генетическая связь между ископаемыми животных и современными видами нередко ставилась под сомнение. Считалось, что подобные допущения не имеют никаких эмпирических оснований. Наоборот, знатоки морфологии отрицали такую связь на основании тщательного изучения останков вымерших форм. Современные виды, по их убеждению, имеют независимое происхождение. Еще нелепей казалось предположение о переходе одни классов в другие. Скажем, от рыб – к земноводным.
Сент-Илеру было важно выявить, что органы животных подвержены трансформациям, превращениям из одного в другое. С этой целью он даже предпринял эксперименты в заведении для искусственного выведения цыплят, пытаясь влиять на форму зародыша. Суть эксперимента заключалась в воздействии на эмбрионы разными способами, чтобы «побудить их к образованию уродств, то есть вызвать появление в некоторых местах органов ненормальной формы». По мнению ученого, искусственно вызываемые уродства помогли бы экспериментальным путем доказать некоторые положения так называемой «теории предсуществования зародышей». Эта теория была известна еще с античных времен, но с появлением современного естествознания перешла в область метафизики. Сент-Илер рассчитывал на то, что конкретные эксперименты с эмбрионами позволят рассуждать о таких вещах с позиций эмпирической науки.
Однако в этом случае необходимо понимать, что эмпиризм Сент-Илера (а равно и других эволюционистов той эпохи) не приводил ни к какому материализму и разрыву с верой. Он трактует природу как видимую сторону творения, нисколько не сомневаясь при этом в существовании Бога-Творца. Принципиально важным моментом выступает также и то, что эволюционная идея рассматривалась в то время как средство систематизации разрозненных эмпирических знаний, как философское обобщение и создание целой мировоззренческой модели. Эта была попытка некоего синтеза, попытка подняться до «вершины наук». В какой-то мере это была еще и попытка преодоления последствий узкой специализации, характеризовавшей современное естествознание.
Сент-Илер с восторгом отзывался о немецкой науке, где философия природы (по его же словам) преподавалась как целая отрасль знаний. Немцы, считал он, отличаются большей смелостью ума, нежели французы. Отчасти он был прав. У себя на родине, во Франции, его попытки создать такой натурфилософский синтез не нашли должного понимания в среде коллег-натуралистов (как ранее то же самое произошло с Ламарком). Для Кювье, например, вся эта натурфилософия была типичной метафизикой, не содержащей в себе ничего ценного в плане познания природы. По большому счету – обычной фантазией, не имеющей никакого отношения к строгой науке. Именно с этих позиций – позиций строгого эмпирика - он громил философские (по сути) идеи своего коллеги Сент-Илера. И надо сказать, что поражение последнего во многом определялось характерным настроем представителей тогдашней французской науки.
Нельзя не согласиться с тем, что поиск некой обобщающей идеи приводит к фундаментальным открытиям, позволяющим совершенно по-иному взглянуть на природу. Сент-Илер приводит в качестве убедительных примеров Кеплера и Ньютона, которые не ограничивались одними лишь эмпирическими изысканиями, но шли намного дальше, несмотря на то, что их идеи могли кому-то показаться блажью. В принципе, так оно и происходило. С позиции обычных астрономов размышления Кеплера о природе считались «пустыми умствованиями». Точно так же в глазах строгого эмпирика выглядели когда-то законы Ньютона и его идея гравитационных сил.
Вдохновляясь этими примерами, Сент-Илер пытается аналогичным образом сформулировать некоторые обобщения применительно к живой природе, опираясь на определенные наработки своих единомышленников из числа натурфилософов. Он настаивает на существовании универсальных законов, в соответствии с которыми все живые существа образованы из определенных, «всегда одинаковых» элементов, встречающихся в различных сочетаниях. И главное: в целом и в каждой части целого повторяются одни и те же принципы, и одни и те же явления. Здесь же он рассуждает и о движущих силах живой природы.
Почему же тогда ни Сент-Илеру, ни другим последователям Ламарка так и не удалось получить лавры «Ньютона в биологии»? Почему впоследствии эти лавры достались Дарвину? Скорее всего, потому, что Сент-Илер со своей апологией натурфилософии выглядел слишком уж НЕСОВРЕМЕННО. Как бы ни пытались нынешние популяризаторы науки (уже задним числом) выдать в его лице провозвестника неких прогрессивных идей, факт остается фактом – от натурфилософии явно отдавало архаикой. И, с другой стороны, успех Дарвина в немалой степени связан с тем, что тот как раз отринул натурфилософию и выступил с позиций «чистого» эмпирика. Я бы даже сказал, что это был весьма удачный пиар-ход со стороны английских эволюционистов. Сент-Илер в этом плане не был способен на какие-либо хитрые комбинации. Ведь, как и положено истинному подвижнику, он был совершенно искренним и простодушным в своих выражениях мысли. К тому же, он верил в преемственность идей – подобно той преемственности, которую он наблюдал в живых организмах.
Олег Носков
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии