Критические нагрузки

На II Всероссийской научно-практической конференции «Анализ и прогнозирование развития экономики России» обсуждались новые риски и непреходящие проблемы.

Сначала нефть, потом вирус

Меры по борьбе с пандемией коронавируса и обвал цен на нефть, вызвавший падение курса рубля, — два новых вызова российской экономике инициировали прогноз, с которым выступил перед коллегами главный экономист Российской государственной корпорации развития ВЭБ кандидат экономических наук Андрей Николаевич Клепач. Он заметил, что карантинные меры тормозят хозяйственную активность намного сильнее, чем сам коронавирус, а воздействие эпидемического фактора на экономику сложнее прогнозировать, нежели дальнейшие коллизии вокруг цен на энергоносители. Последние легли в основу двух гипотетических сценариев: продолжения ценовой войны и возобновления согласованной ограниченной добычи нефти. 

В первом варианте основные игроки мирового рынка нефтедобычи действуют на свой страх и риск. Это может вызвать избыточное предложение за счет ряда факторов: роста добычи в Ближневосточных странах (в совокупности на 1,8—2,8 млн баррелей в сутки) и в США (на 0,8 млн барр./сут.), ввода новых мощностей в Норвегии, Бразилии, Гайане, России и Канаде (вместе на 0,9 млн барр./сут.), а также снижения спроса на топлива из нефти. Андрей Клепач предположил возможность спада мировых цен до 20 долларов за баррель в начале текущего года, со второго полугодия — повышение и стабилизацию в среднесрочной перспективе на уровне 40—50 долларов. Этому может способствовать сокращение добычи сланцевой нефти в США и в других странах на месторождениях с высокой себестоимостью и ожидаемое восстановление спроса на транспортные топлива после завершения коронавирусной пандемии.

Второй сценарий предполагает возможность заключения в первом полугодии нового соглашения ОПЕК+ с участием России об ограничении добычи нефти, что может повлечь стабилизацию цен на отметке около 30 долларов за баррель с дальнейшим плавным ростом до 60. Соответствующие изменения претерпит и курс рубля, по сей день зависящий прежде всего от мировых цен на нефть, а потом уже от всего остального. При 20 долларах за баррель рублевый курс к доллару США может упасть до 80 и более, затем, согласно первому сценарию, подняться до 65—70. Как, впрочем, и во втором варианте, но с меньшим провалом в начале года: чуть больше 75 рублей за доллар.

Ожидаемые события не могут не сказаться на динамике валового внутреннего продукта России. «Избежать спада можно, но торможение будет значительным, — предполагает Андрей Клепач. — Если мы не получим отрицательной величины динамики ВВП, то исключительно благодаря национальным проектам». В текущем году прирост ВВП может составить, по мнению экономиста, 0,3—0,5 %, в 2021-м — подняться до 2,2—2,5 % и в последующие три года колебаться примерно в этих же рамках. Делая прогнозы, главный экономист ВЭБ привнес в работу с цифрами «вирусный фактор» — в целом предполагая плавное снятие ограничений во втором полугодии 2020 года. 

При этом некоторые отрасли российской экономики не только не будут расти, но и уйдут в минус. А. Н. Клепач представил коллегам прогноз динамики добавленной стоимости в некоторых из них (по сценарию ценовой войны). В 2020 году предполагается провал по этому показателю для транспорта на 4,7 %, в гостиничном сервисе и общепите — на 12 %, в сфере культуры и спорта — на 17,7 %. Впрочем, и в оптово-розничной торговле прирост добавленной стоимости к 2019 году прогнозируется лишь на уровне +0,7 % против +1,7 % годом раньше. «В других отраслях недостигнутые показатели тоже спишут на коронавирус, — ожидает Андрей Клепач. — Если пик карантинных мер в России придется на апрель-май с медленными послаблениями в течение лета, то цифры могут быть хуже, чем мы их представляем сегодня».

Ряд этих мер экономист подверг критике как малоэффективные с санитарной точки зрения, но вредоносные для бизнеса. «В Москве закрыли почти все коммерческие фитнес-центры, тогда как люди всё равно плотно контактируют в других местах, — поделился А. Н. Клепач. — В Мурманске без медицинских показаний изолировали команду голландского танкера, пришедшего за грузом нефти. Если так поступать, то у нас экспорт упадет еще сильнее». 

Работаем за еду

Заместитель директора московского Института народнохозяйственного прогнозирования РАН член-корреспондент РАН Александр Александрович Широв считает, что экономические расчеты должны быть социально ориентированными и предполагать состояние не только рынков и отраслей, но и личного бюджета граждан. «Решающим фактором восстановления экономики станет потребительский спрос, это единственный триггер, — считает ученый, — и для запуска нового экономического цикла прогноз должен быть социально ориентированным». 

Очевидно, что падение курса рубля и ограничения в связи с пандемией коронавируса (не только на территории России) прямо и косвенно влияют на спрос, но его структура сложилась не вчера и связана прежде всего с неравенством возможностей различных доходных групп. «Реальные денежные доходы на душу населения (в ценах 2018 г.) с рубежа веков не падали, а прирастали, но очень неравномерно, — рассказал Александр Широв. — У высших доходных групп рост составил 2,19 раз, тогда как у средних — 1,24 и у низших — 1,09 раз, то есть здесь рост за два десятилетия минимален». В последние годы это неравенство обостряется: динамика реальных доходов с 2015-го по 2018 год у восьми децильных групп (десятипроцентных частей населения, стратифицированных по критерию доходности. — Прим. ред.) была отрицательной, причем у низшей группы падение составило почти 14 %, у девятой — пульсировало у нулевой отметки, и только у десятой, самой благополучной группы, доходы выросли, и немало — на 11,4 %.

«Парадокс российского потребления заключается в том, что его общий рост из-за неравенства фактически не приводит к желаемому подъему уровня жизни в целом по стране, — отметил замдиректора ИНП РАН. — Мы видим, что доходы 1—4-й децильных групп остались на уровне начала века, да и номинальный средний класс почти не прибавил в потреблении. Доходы этих категорий почти целиком съедал рост цен».

«Низкодоходные группы населения сегодня расходуют на продукты от 40 до 50 % бюджета своих домашних хозяйств, еще 12—15 % приходится у них на услуги ЖКХ, — констатировал А. Широв. — Ожидать, что эти люди станут вкладывать средства в дополнительное образование, здравоохранение, нормальный отдых просто нереально. Их спроса недостает на многих потребительских рынках, что является значительным тормозом для развития всей экономики». 

Первопричиной вышеозначенного парадокса видится сохранение структуры потребления, в которой и у среднего класса, и даже у элитных когорт населения высокая доля спроса обращена на продукты (алкоголь и табак выделены в особую группу) и обслуживание жилого фонда. Даже в десятой, высшей децильной группе, затраты домохозяйств на первичный пакет жизнеобеспечения (питание + одежда и обувь + ЖКХ) составляют 30 %. Доли расходов на бытовую технику и домашнюю обстановку, медицину, культурный отдых и спорт, дополнительное образование и иные товары/услуги у всех групп практически одинаковы — считанные проценты. Пусть за разные деньги и разного качества, но всё равно. Высшая десятка выделяется только затратами на транспорт — 33 % против 6—13 % у остальных.
 
«Это международный феномен, — отметил Александр Широв. — По доле продовольствия в структуре потребления домохозяйств Россия стабильно занимает первое место среди стран близкого уровня развития (то есть по ВВП на душу населения). В Турции, для сравнения, это 22 %, но никак не сорок, в Латвии, Венгрии, Польше — меньше двадцати, не говоря уже о США, Японии, Израиле и Западной Европе». Феномен не связан с климатом и потребностью в калориях: в Канаде, к примеру, доля питания в домашних бюджетах составляет менее 10 %.

Экономист уверен, что в России расходы так называемого расширенного правительства (средства госбюджета, пенсионных и страховых фондов и т. п.) на социальные нужды должны стать значительно выше. «Дальнейший же рост налоговой нагрузки и иных обязательных платежей на доходы населения неприемлем», — добавляет А. Широв.

Две беды

На мировом уровне российскую экономику нередко характеризуют как предельно зарегулированную бюрократическими процедурами и платящую дополнительный коррупционный налог государственным служащим. В рейтинге Doing Business Всемирного Банка наша страна занимала в 2010 году 124-е место, хотя в 2019-м переместилась сразу на 28-е (прежде всего, в связи с изменением методики ранжирования). Международный рейтинг уровня коррупции от фонда Transparency International оценивает Россию стабильно низко (то есть негативно), хотя также с улучшением позиции: 154-е место десять лет назад, 137-е по итогам 2019 года. 

Доктор экономических наук Дмитрий Борисович Кувалин из Института народнохозяйственного прогнозирования РАН ко второй группе цифр относится скептически: «Несмотря на название организации, у Transparency International полностью непрозрачная методика и панель экспертов». В ИНП РАН с начала 2000-х годов регулярно проводятся собственные исследования (правда, без международных сравнений) по динамике оценок уровня бюрократизма и коррупции, которые дают руководители российских предприятий. Статистику субъективных суждений Д. Кувалин считает инструментом, по крайней мере, не худшим, чем непонятные цифры, выведенные из мнений неизвестных экспертов.

Опрос проводится ежеквартальным распространением анкет по дирекциям компаний в 55—65 субъектах Федерации, возврат заполненных опросников составляет около 200 за одну волну. «Наименее отзывчивы представители добывающих отраслей: нефтяники, газовики, угольщики, — поделился Дмитрий Борисович. — С остальными проблем почти не возникает. Ответы составляют либо первые лица, либо их замы и главные специалисты, но мы прекрасно понимаем, что с ведома и под контролем высшего руководства. На вопросы, посвященные непосредственно бюрократии, отвечает 89 % респондентов, по уровню коррупции высказывается 68 %». Как пояснил исследователь, анкета посвящена всем проблемам, затрудняющим хозяйственную деятельность, с фокусом на коррупцию и бюрократию. «В ней отсутствуют прямые вопросы, способные ввести респондента в дискомфорт», — подчеркнул Д. Кувалин.

Что же следует из тысяч ответов? В начале 2000-х бюрократический и коррупционный прессинги не поднимались в рейтинге проблем выше шестого места, а с 2015 года отодвинулись на 11—12 из максимум 16 возможных. «При этом если в нулевые годы проблемы бюрократизма и коррупции считали острыми свыше 20 % респондентов, то после 2015 года доля таких респондентов находилась на уровне 12—14 %», — приводит другой статистический срез Дмитрий Кувалин. Сегодня, по его словам, наиболее забюрократизированными называют налоговые и природоохранные органы (особенно первые), представителей муниципальных и региональных властей. Последние попадают и в главные коррупционеры — вместе с судьями и правоохранителями. Но, как выясняется в процессе углубленных интервью, о коррупции в рядах силовиков руководители предприятий говорят на основе не столько собственного опыта, сколько по рассказам коллег и сообщениям СМИ. К тому же почти 50 % респондентов последней волны опроса отметили вариант ответа «В последние 2—3 года с коррупционным давлением не сталкивались».

«Проблемы, связанные с бюрократизмом и коррупцией, достаточно значимы для российских предприятий, но менее остры по сравнению с другими», — резюмировал Д. Кувалин. А с какими именно? На первое место директора предприятий ставили и ставят низкий платежеспособный спрос, а второе и третье год за годом попеременно занимают высокие налоги и неподъемные тарифы на электроэнергию и транспортные перевозки.
 
Андрей Соболевский