– Сергей Александрович, что Вы можете сказать о происходящем в московском образовании в последние годы?
– Происходит много плохого, но и немало хорошего. Исполняется 4 года с тех пор, как главой Московского департамента образования стал Исаак Калина. Так вот, не удивляйтесь: интегральная оценка, которую бы я поставил его деятельности, – положительная. Это мое личное мнение. Потому что есть несколько аспектов, которые до его прихода казались непобедимыми. В первую очередь это коррупция в сфере образования. Теперь есть области, где она действительно искоренена.
– Например?
– Например, лицензирование и аккредитация. Раньше они происходили исключительно за взятки. Говорили так: «Нужно собрать две сумки. Одну – с икрой, балыком, а вторую– с деньгами». Поскольку я даже гаишникам не умею давать взятку, то никогда этого не делал.
В итоге дело дошло до того, что во время аккредитационного тестирования нам подделали детские работы. Мне это надоело, и на следующий год я вошел в класс сразу после тестирования и демонстративно сфотографировал задания и работы (я специально попросил детей сделать копии своих работ на парте карандашом).
И поскольку стало ясно, что всё под нашим контролем, аккредитация прошла на ура. Это был 1996 год. Так вот, за последние 3–4 года ситуация радикально изменилась: всё прозрачно, есть четкие правила – какие документы должны быть заполнены. Второе – распределение денег по школам. Раньше одни получали большие деньги, а другие – наоборот. Я никогда не ходил с протянутой рукой, поэтому мы были самой нищей школой Москвы. Сейчас приход бюджетных денег в школу стал прозрачным, понятным процессом. При этом можно спорить о том, хорош он или плох (потому что всем дают одинаковую сумму).
– А Вы с этой одинаковостью согласны?
– Да нет, конечно. Есть массовые школы – там должно быть одинаково. Но в законе «Об образовании» сказано: кроме массовых есть школы для детей с выдающимися способностями, есть школы для детей с проблемами здоровья. Если такой ребенок учится в школе с другими детьми, то волей-неволей школа на него потратит денег больше. То есть директор должен оттяпать некую сумму от 120 тыс. рублей, обычно выделяемых в год на каждого ребенка, чтобы обучать одаренного или инвалида. Принцип равенства имеет много изъянов. Плюс лишь в том, что тут возникли гласность и прозрачность. А еще отменено крепостное право в образовании. Можно записаться (или пройти конкурс) в любую школу, независимо от микрорайона. Возникла конкуренция. В идеале конкуренция должна привести к тому, что школы станут разными и уникальными. Но это возможно только в том случае, когда директор крепко стоит на ногах, когда он сильный, смелый. К безусловным плюсам стоит отнести и смену кадрового состава директоров. Тот их состав, который существовал еще 5–7 лет назад, был воспитан на взятках, на том, что нужно кланяться и ходить за каждым рублем. Из-за слияний школ многие стали не директорами, а заместителями или вообще ушли. На мой взгляд, это плюс. Но многие плюсы оказываются одновременно минусами. Начну с конца: та же смена директорского корпуса.
– Свои посты потеряли и хорошие, сильные руководители?
– В комплексах, возникших благодаря объединению 3–4 школ, директорами часто становятся не интеллигентные и умные, а пробивные, готовые работать локтями. Нет фильтра на выбраковку плохих, это – минус. Попытки создать некоторую систему выбора директоров с привлечением управляющих советов школ – это шаги в правильном направлении, но пока с негодным результатом.
– Директора теперь можно снять просто по воле столичных властей…
– Руководство хочет сделать директоров более зависимыми и управляемыми. Проблема не только в увольнении. Это и повышение зарплаты директорам (в 3 раза по сравнению со средней по школе). Это делает его более зависимым от денег, а еще – отрывает от коллектива. И он становится просто начальником, менеджером. А еще более послушным директора делает переход пятилетний, а не бессрочный контракт. Всё это вкупе сказывается на качестве образования. Если директор считает, что надо поступить так (он ведь как никто знает свою школу), а ему рекомендуют сделать иначе, то, конечно, он последует рекомендациям свыше.
Третий минус – это безобразная автоматизация, компьютеризация системы образования. Ее делали неучи. Говорю как профессионал. Вот примеры последних двух недель. Есть Федеральная статистическая таблица ОШ-1 (сколько в школе мальчиков, девочек, сколько их в каждом классе). В Москве уже несколько лет существует база данных, в которой учтены все дети. С датами рождения, номерами классов. Для того чтобы такую табличку сделать автоматически, нужно написать программу из сотни строк. А мы заполняем табличку вручную. Еще пример. Статистическая форма для сотрудников 83-РИК. Она может быть заполнена автоматически вообще без привлечения школ, т.к. у департамента есть база данных всех сотрудников всех школ. Но мы и эту форму заполняли вручную. Кроме того, все программы сырые, содержат огромное количество ошибок. Почему сотрудники школ, а не авторы программ должны их находить?
Следующий минус. Продолжается нарушение законодательства. Например: согласно закону «Об образовании», у субъекта Федерации нет компетенции прислать в школу контрольную работу. То есть Московский департамент образования не может приказать ее провести. Он может дать указание подведомственному учреждению такую контрольную разработать и где-то на сайте повесить. А дальше – рекомендовать школам или попросить. Школа может ее либо вовсе не проводить, либо провести чуть другую и в другое время. Однако контрольные присылают, и все их проводят: например, обязательную диагностику в 7-м классе по русскому языку и математике. Или история с одинаковыми каникулами. С одной стороны, в законе сказано, что каждая школа может устраивать каникулы по своему усмотрению, а с другой – говорится, что уже с будущего года у всех будут одинаковые каникулы. Но ведь календарный учебный график – часть образовательной программы. А по 29-й статье закона принятие и разработка образовательной программы – компетенция школы. У нас, например, образовательная программа принята на 10 лет. А в законе написано: органы государственной власти не вправе менять учебный план, календарный график в образовательном учреждении. И как тут быть, если они захотят всё менять?
Таких вещей много. В какой-то момент возникло требование департамента аттестовывать внешним образом заместителей директоров. Это тоже прямое нарушение закона «Об образовании». В 28-й статье написано: прием на работу, расстановка кадров – компетенция школы. Так было и в предыдущем законе.
– А почему происходят эти нарушения закона?
– С одной стороны, чиновники ментально живут не по закону, а по целесообразности или по произволу. С другой стороны, дело в слабой юридической службе. Не все юристы знают закон «Об образовании». Помню удивительную историю: я выступал перед директорами школ. Рассказал, в частности, про наши авторские образовательные программы. И вдруг какой-то юрист из первого ряда спрашивает: а кто вам это всё утвердил? Я чуть не упал. Ведь в законе написано: утверждает образовательное учреждение.
– А почему Вы такой смелый? Только потому, что строго руководствуетесь законом?
– Исключительно. И этого абсолютно достаточно. 10 лет назад, например, от нас хотели, чтобы в школе были бумажные классные журналы. А у нас уже с 1994 года они электронные. И я им говорю: это нарушение закона. В законе классный журнал вообще не упоминается. Я могу даже электронный не вести. В новом законе теперь написано: школа должна фиксировать индивидуальные успехи обучающихся в бумажном и/или электронном виде. Но форма фиксации никак не регламентируется.
Или: тоже 10 лет назад нам сказали, что наша образовательная программа не соответствует структуре, которая рекомендована министерством. Но ведь в законе нет структуры образовательной программы. А в министерстве лишь рекомендуют какую-то структуру. Не приказывают же! Есть и еще более серьезная вещь. И ЕГЭ, и многое другое основано на стандарте 2004 года. Тот стандарт и тот базисный учебный план были утверждены приказом…
– ...министра Владимира Филиппова, который подписал его в день ухода со службы…
– Да-да. И стандарт этот не был опубликован и не был зарегистрирован в Минюсте. Минюст не мог зарегистрировать приказ Филиппова потому, что он противоречит закону «Об образовании». И есть решение Верховного суда России о том, что этот приказ не является нормативно-правовым актом.
Приказ как бы не действовал, хотя вся страна взяла под козырек и строго его исполняла, включая Рособрнадзор и, что особенно пикантно, прокуратуру. И при этом по несуществующему приказу составлялись задания ЕГЭ, а нам предъявлялись претензии, что у нас какой-то предмет – 3 часа, а не 4, или что мы в 9-м классе на уроках физики преподаем электричество, а не тепло. Хотя в законе «Об образовании» написано, что это – наша компетенция.
– Как вы относитесь к провозглашенному сейчас лозунгу: «Все школы должны быть одинаково хорошими»? Разве это реально?
– Я считаю, что этого можно достигнуть единственным способом: дать им свободу. В Москве такой потрясающий интеллектуальный уровень, что если школам предоставить свободу, то при правильном подборе директоров, при правильной поддержке положительных тенденций и пресечении отрицательных можно сделать образование даже лучше, чем в Сингапуре или Финляндии.
– Как сейчас удается вам, маленькой школе для одаренных (понятие, конечно, условное) детей, удерживаться на плаву? Попыток присоединения не было?
– Была попытка года 3 назад, но мы как-то довольно легко из этой ситуации вышли. Просто сказали «нет».
– Какими качествами должен обладать директор, чтобы вести такую политику? Почему другие так не делают и сдаются?
– Он должен быть смелым и не бояться за свое место. И еще – иметь безусловно высокое мнение о себе. Потому что многие, кто мной управляет, в жизни ничего не добились. Ну, стали они чиновниками высокого уровня. А я сделал дело. У меня, и помимо школы, за спиной – серьезнейшие программистские проекты. Высокое мнение о себе усиливает внутреннюю позицию. Кроме того живу по принципу: «Ремесло не коромысло – плечо не тянет».Ну, уволят меня, но у меня столько профессий... Вместо жалких 29 тыс. рублей, которые я сейчас получаю, смогу зарабатывать 100–150 тыс. рублей.
– Еще, говорят, Вы отказались подписать срочный контракт (теперь он – на 5 лет). У Вас остался бессрочный.
– Да. Меня вызвал начальник Юго-Западного управления Департамента и спросил: «Почему?» Я ему говорю: «Не хочу быть более управляемым, чем я есть сейчас». А аргументация руководства меня не устраивает («только слабый директор побоится перейти на срочный контракт»). Я считаю, что это пацанская, дворовая аргументация. С тех пор прошло почти 3 года.
Наталья Иванова-Гладильщикова
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии