"Ваши доказательства - не доказательства"

В The New Yorker вышла дискуссионная статья о том, как когнитивные искажения влияют на наше мировоззрение. Опираясь на старые и новые исследования (в одном из которых американцам предлагали найти на карте Украину!), ее автор утверждает: привычки, которые были хороши для древних охотников и собирателей, играют злую шутку с людьми, живущими в мире "пост-правды" и "альтернативных фактов". #Буквы перевели для вас этот текст.

В 1975 году сотрудники Стэндфордского университета пригласили группу студентов поучаствовать в исследовании на тему суицида. Им раздали пары предсмертных записок, одна из которых была настоящей, а другая - сочиненной случайным добровольцем. Участникам нужно было определить, которая из записок настоящая.

Некоторые из них справились с заданием блестяще, дав 24 правильных ответа из 25. Другим это никак не удавалось; "потолком" были 10 правильных ответов. Как это часто бывает в случае с психологическими исследованиями, весь эксперимент был постановочным. Половина записок действительно были настоящими, - исследователи получили их в бюро судмедэкспертизы округа Лос-Анджелес, - но результаты теста были ненастоящими. Участники, которые якобы почти все угадали, на самом деле показали в среднем тот же результат, что и "ошибавшиеся".

На втором этапе исследования обман раскрывался. Участникам сообщали, что реальной целью эксперимента было исследование реакции подопытных на положительный или отрицательный результат теста (как выяснится позже, этот этап тоже был постановкой). В конце концов, студентов просили угадать, сколько записок они отсортировали правильно, и какое количество правильных ответов в среднем дали другие участники. И вот тут-то происходило нечто любопытное: члены группы "отличников" утверждали, что они действительно неплохо справились с заданием, показав результат лучше среднего – хотя им только что сообщили, что у них нет никаких причин так думать. И напротив: в группе "двоечников" студенты считали, что их результат был на порядок хуже среднего; конечно, это утверждение было столь же беспочвенным.

Исследователи сухо резюмировали: "Единожды сформировавшиеся впечатления остаются исключительно стойкими".

Несколько лет спустя к похожему исследованию была привлечена новая группа студентов. Им раздали досье на двух пожарных, Фрэнка К. и Джорджа Х. Биография Фрэнка отмечала, в частности, что он является отцом малолетней дочери и увлекается дайвингом. Джордж – отец маленького сына и любитель гольфа. Досье также включало результаты пройденного обоими мужчинами "Теста на готовность к риску". Согласно одной из версий досье, Фрэнк был успешным профессионалом, чьи результаты теста показали, что в работе он почти всегда выбирает наиболее безопасное действие. Другие студенты получили досье, в котором Фрэнк в своих действиях также оказывался "перестраховщиком", и при этом – никудышным пожарным, на которого вышестоящие коллеги неоднократно подавали рапорты.

И снова посреди теста студентам сообщили, что их обвели вокруг пальца, раздав неправдивую информацию. Затем участников попросили составить портрет успешного пожарного – каким должно быть его отношение к риску? Те, кто получил первый вариант досье, утверждали, что риска следует избегать. Остальные – что на риск следует идти.

Как отмечают исследователи, "даже после того, как их представления были полностью опровергнуты, люди не смогли соответствующим образом скорректировать свои убеждения". В этом случае неспособность подстроиться под новые факты была "особенно впечатляющей", поскольку исходных данных категорически недостаточно для того, чтобы делать из них обобщенные выводы.

Стэнфордские исследования стали известными. Сделанное учеными заявление о том, что люди неспособны трезво мыслить, шокировало публику 70-х. Теперь оно никого не шокирует – тысячи новых экспериментов подтвердили и уточнили это утверждение. Каждый из тех, кто следил за исследованиями (или хотя бы иногда пролистывал выпуски Psychology Today), знает, что любой выпускник ВУЗа с планшеткой способен продемонстрировать, как кажущиеся разумными люди порой ведут себя совершенно иррациональным образом. Сейчас этот парадокс кажется особенно актуальным. Но почему так происходит – все еще загадка.

В своей новой книге "Загадка разума", которая вышла в издательстве Гарвардского университета, ученые-когнитивисты Хьюго Мерсье и Дэн Спербер пытаются ответить на этот вопрос. Мерсье, работающий в исследовательском институте в Лионе (Франция), и Спербер (Центрально-Европейский университет, Будапешт) считают, что разум – свойство, развившееся в ходе эволюции, подобно бипедализму и трихроматизму. Оно зародилось в африканских саваннах, и для его понимания необходим контекст.

Довод Мерсье и Спербера, если озвучить его в более научно-популярном виде, звучит примерно так: наибольшее преимущество человека над другими видами – его способность к сотрудничеству. Установить отношения сотрудничества с кем-либо непросто; поддерживать их не менее сложно. Для любого индивидуума наилучшим способом существования остается паразитизм. Так вот: разум возник не для того, чтобы мы решали абстрактные логические задачи или делали отвлеченные выводы из каких-либо данных; он развился для того, чтобы помочь нам справляться с проблемами, связанными с жизнью и взаимодействием в обществе.

"Разум помогает адаптироваться к той гиперсоциальной нише, которую заняли люди как вид", - пишут ученые. Так что привычки нашего мозга, которые с "интеллектуалистской" точки зрения кажутся странными или откровенно глупыми, оказываются куда толковее, если рассматривать их с "интеракционистской" (основанной на взаимодействии) точки зрения.

Давайте рассмотрим когнитивное искажение, известное как "предвзятость подтверждения". Так называют склонность человека принимать ту информацию, которая подтверждает их убеждения, и отрицать факты, которые этим убеждениям противоречат. Это когнитивное искажение задокументировано лучше других: ему посвящено столько экспериментов, что хватит на отдельный учебник. Самый известный из них также проводился в Стэнфорде. Для этого эксперимента исследователи отобрали студентов, придерживавшихся противоположных взглядов на необходимость смертной казни. Половина участников выступала за смертную казнь и считала, что она снижает уровень преступности; другая половина была против высшей меры наказания, которая, по их мнению, не влияет на число преступлений.

Студентов попросили ознакомиться с двумя исследованиями. Одно из них подтверждало мнение о том, что смертная казнь снижает уровень преступлений в обществе; другое приводило факты, которые ставили эту теорию под сомнение. Как вы уже догадались, оба исследования были фейковыми; их показали студентам лишь затем, чтобы они отталкивались от какой-то весомой статистики. Те из них, кто изначально поддерживал введение смертной казни, сочли убедительными данные, подтверждающие их точку зрения, а данные, противоречащие ей, посчитали не заслуживающими доверия. В другой группе все произошло с точностью до наоборот. В конце эксперимента студентов вновь спросили об их взглядах. Те, кто изначально поддерживал смертную казнь, лишь укрепились в своем мнении; те, кто был против высшей меры, теперь относились к ней еще негативнее.

Если разум нужен нам для того, чтобы формировать здравые суждения, то трудно представить себе более серьезный производственный брак, чем предвзятость подтверждения. Представьте себе мышь, которая мыслит как мы, предлагают Мерсье и Спербер. Эта мышь, "которая ищет подтверждения тому, что вокруг нет котов", вскоре станет кошачьим обедом. Если такая черта нашего мышления приводит к тому, что мы готовы отбрасывать свидетельства о новых (или недооцененных) угрозах, то она, вероятно, должна была пропасть в процессе эволюции. Тот факт, что выжило и человечество, и эта его черта, говорит о том, что у нее есть некая адаптирующая функция. И эта функция, по мнению Мерсье и Спербера, связана с нашей "гиперсоциальностью".

Мерсье и Спербер предпочитают термин “myside bias” ("склонность к подтверждению своей точки зрения"). Они напоминают, что по своей природе люди не склонны верить во что попало. Выслушав чужие аргументы, мы порой с легкостью можем обнаружить в них слабые места. При этом собственные ошибки мы зачастую в упор не видим.

Недавний эксперимент, проведенный Мерсье с его европейскими коллегами, хорошо продемонстрировал этот парадокс. Участников попросили решить несколько простых логических задач. Потом им было предложено пояснить свои ответы и изменить их, если в процессе отвечающий находил ошибку. Большинство людей придерживалось своих изначальных ответов. Изменения вносили меньше 15% участников.

На следующем этапе эксперимента участнику давали одну из тех же задач вместе с его ответом и ответом другого участника, отличным от их собственного. И вновь ему предлагали изменить свое решение. Здесь организаторы шли на хитрость: под видом чужого ответа участникам показывали их собственный – и наоборот. Около половины людей догадались, что их обманывают. Другая половина внезапно стала гораздо критичнее к своим ответам: около 60% людей изменили решение, которое ранее их удовлетворяло.

По мнению Мерсье и Спербера, это несоответствие демонстрирует истинную цель возникновения мышления – не дать человеку стать "крайним" в коллективе. Наши предки - охотники и собиратели, жившие небольшими группами, в основном заботились о своем социальном положении – и о том, чтобы не рисковать своей жизнью на охоте, в то время как остальные отсиживаются в пещере. Здравомыслие в его современном понимании не принесло бы тогда особой пользы, а вот умение выиграть спор было весьма полезным.

Такие вопросы, как черты характера идеального пожарного или влияние смертной казни на уровень преступности, ни капли не волновали наших предков. Им не приходилось сталкиваться с подделанными исследованиями, Twitter’ом и фейковыми новостями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мышление часто нас подводит. Как пишут авторы, "это один из тех случаев, когда естественный отбор не был способен угнаться за меняющейся окружающей средой".

Стивен Сломэн (Брауновский университет) и Филип Фернбах (Университет Колорадо) также занимаются когнитивными исследованиями. И они тоже считают, что социальность – ключ к пониманию функций (и дисфункций) человеческого мышления. Свою книгу "Иллюзия знания: почему мы не мыслим самостоятельно" они начинают с описания… унитаза.
Любой житель цивилизованного мира знаком с устройством унитаза – как правило, керамической чаши, заполненной водой. Когда нажимаешь на рычаг или кнопку, вода засасывается в трубу, а из нее утекает в канализацию. Но как в действительности это происходит?

В ходе исследования, проведенного в Йельском университете, аспирантов просили оценить свое понимание принципа работы повседневных вещей, включая унитазы, молнии на одежде и дверные замки. После этого им нужно было написать детальное, пошаговое описание работы такого устройства, и повторно оценить уровень своего понимания. Очевидно, эксперимент продемонстрировал участникам их собственное невежество, поскольку на втором этапе оценки снижались. (Выходит, устройство унитазов сложнее, чем кажется на первый взгляд.)

Сломэн и Фернбах замечают этот эффект (который они называют "иллюзией глубины объяснения") практически повсюду. Люди склонны преувеличивать свои знания. А другие люди подкрепляют это убеждение. В случае с унитазом, кто-то создал такую конструкцию, чтобы ею было легко пользоваться. Люди повсеместно полагаются на чужие знания и умения – с тех времен, когда мы были пещерными охотниками (это, похоже, было ключевым этапом нашей эволюции). И мы так искусно взаимодействуем с другими, что с трудом можем определить, где кончается наше собственное понимание и начинается чужое, считают ученые.

"Одним из условий разделения умственного труда является отсутствие четкой границы между знаниями и убеждениями разных членов группы", - пишут они.

Это отсутствие границы (или, если угодно, порядка) – ключ к тому, что мы называем прогрессом. Изобретая новые инструменты, а с ними – новый образ жизни, люди в то же время создавали новые "сферы неведения". К примеру, если бы каждый человек считал необходимым освоить принцип металлообработки прежде, чем взять в руки нож, от Бронзового века было бы мало толку. Когда речь идет о новых технологиях, частичное невежество может быть полезным.

Но не в сфере политики, добавляют Сломэн и Фернбах. Одно дело – нажать на кнопку слива, не зная, как она работает, и совсем другое – поддержать указ о запрете на въезд в США, сути которого ты не понимаешь. Сломэн и Фернбах ссылаются на опрос, проведенный в 2014 году, спустя некоторое время после аннексии Россией Крыма. У респондентов спрашивали, как, на их взгляд, должны отреагировать США, и просили их показать Украину на карте мира. Как правило, чем хуже у респондента было с географией, тем больше он склонялся к варианту силового вмешательства. (В целом "географическая" часть опроса оказалась для опрошенных столь непосильной, что в среднем ошибка составляла 1800 миль – практически расстояние от Киева до Мадрида.)

Многие другие опросы показали не менее тревожные результаты. "Как правило, сильные переживания, связанные с тем или иным вопросом, не говорят о его глубоком понимании", - пишут ученые. И наша зависимость от чужой точки зрения лишь усугубляет проблему.

К примеру, если вы считаете, что Закон о доступном здравоохранении безоснователен, и я полагаюсь на вашу точку зрения, то мое мнение тоже будет безосновательным. Некто Том также со мной соглашается – и теперь у нашей точки зрения уже три сторонника. Плюс, каждый из нас чувствует себя гораздо самодовольнее, чем раньше.

И если каждый человек будет игнорировать "недостаточно убедительную" информацию, которая противоречит его мнению, получим… администрацию Трампа.

"Вот так общество, полагающееся на знания, становится опасным", - пишут Сломэн и Фернбах. Они провели собственный вариант эксперимента с устройством унитаза – заменив предметы быта на вопросы государственной политики.

В ходе исследования, проведенного в 2012 году, они задавали респондентам следующие вопросы: нужна ли США программа индивидуального медицинского страхования? Нужна ли нам система оплаты труда учителей, основанная на их конкретных заслугах? Участники должны были дать оценку тому, насколько сильно они соглашаются или не соглашаются с тем или иным предложением. Затем их просили как можно подробнее объяснить эффект от внедрения той или иной упомянутой государственной инициативы. На этом этапе большинство респондентов заходило в тупик. Когда их снова просили оценить степень своего согласия или несогласия, они снижали оценки, показав тем самым, что их точка зрения уже не столь непоколебима.

Для Сломэна и Фернбаха результат этого теста – маленький луч света в темном царстве. Если бы мы, наши друзья или эксперты с CNN тратили больше времени на изучение последствий таких инициатив, а не поучали друг друга, то осознали бы свою беспомощность и умерили радикальность своих взглядов.

Науку можно рассматривать как систему, которая устраняет ошибки, к которым по своей природе склонны люди. В лабораторных условиях нет места для предвзятости; исследование можно повторить в другой лаборатории, у работников которой нет мотива для беспочвенного подтверждения предыдущего результата. Вероятно, именно поэтому система оказалась столь успешной. В любой момент какая-то сфера знания может оказаться во власти беспорядка, но в конце концов на помощь приходит методология. Наука движется вперед, даже если сами мы топчемся на месте.

В своей книге "Могила исправит: почему мы игнорируем факты, которые могут нас спасти", психиатр Джек Горман и его дочь, эксперт в области здравоохранения Сара Горман, исследуют разрыв между тем, что утверждает наука, и тем, во что мы верим. Их беспокоят убеждения, которые не только не соответствуют действительности, но и могут быть смертельно опасными – например, вера во вред прививок. Безусловно, вредно отказываться от прививок – ведь они как раз-таки призваны защитить наше здоровье. "Иммунизация – одно из больших достижений современной медицины", - пишут авторы. Но сколько бы научных исследований ни доказывали безопасность вакцин и отсутствие связи между ними и развитием аутизма, противники прививок остаются непоколебимыми. (К ним можно отнести и Дональда Трампа, который заявлял, что они с женой согласились сделать прививки своему сыну Бэррону, но вакцинирование было произведено не в сроки, рекомендованные педиатрами.)

Горманы считают, что типы мышления, которые сейчас кажутся самоубийственными, когда-то имели адаптивную функцию. Они также посвящают множество страниц "предвзятости подтверждения" - у которой, по мнению Горманов, есть и физиологический аспект. Они ссылаются на исследование, показавшее, что люди испытывают физическое удовольствие – всплеск допамина – сталкиваясь с информацией, которая подтверждает их точку зрения. "Оставаться верным своим убеждениям, даже когда ты неправ – приятное чувство", - пишут они.

Джек и Сара Горман хотят не просто перечислить ошибки в нашем мышлении; они хотят их исправить. Должен существовать способ убедить людей в том, что прививки не вредят детям, а ношение оружия не защищает от опасности. Но и здесь они сталкиваются с проблемами, которые сами перечислили: люди попросту игнорируют предоставленную им достоверную информацию. Можно попробовать взывать к эмоциям, а не разуму – но это противоречит целям людей, пропагандирующих научный подход. В конце своей книги они пишут: "Нам все еще предстоит справиться с тенденциями в обществе, которые приводят к появлению антинаучных убеждений".

Эти три книги были написаны до состоявшихся в ноябре президентских выборов. Однако они предугадали появление "альтернативных фактов" и Келлиэнн Конуэй (советницы Трампа, которая ввела этот термин в обиход). В наши дни нередко возникает чувство, что над всей страной ставится психологический эксперимент, автор которого – не кто иной, как Стив Бэннон. Возможно, рациональным путем можно прийти к решению этой проблемы, но учебники по этому вопросу не очень-то обнадеживают.

Марина Мойнихан