На пленарном заседании 14 Международной мультиконференции «Биоинформатика регуляции и структуры геномов / системная биология» (Bioinformatics of Genome Regulation and Structure\Systems Biology, BGRS\SB-2024) с докладом о своей работе выступила главный научный сотрудник НИИ Системной биологии и медицины Роспотребнадзора Елена Ильина. Подробнее о проводимых ее командой исследованиях и значении их для здравоохранения она рассказала в эксклюзивном интервью для нашего сайта.
– Елена Николаевна, Вы занимаетесь изучением влияния кишечной микробиоты на здоровье человека, на возникновение болезней, на процессы старения. Тема считается весьма перспективной и вызывает большой интерес со стороны научного сообщества. Насколько мы знаем, ваша команда добилась серьезных успехов на этом направлении, причем не только в теоретическом, но также и в практическом плане. На этот счет уже достаточно много публикаций, в том числе и с Вашим авторством. Есть ли у нас основания говорить, что российская наука лидирует в данной теме?
– Если говорить прямо, то о лидерстве речь не идет. Думаю, нужно помнить, что первый проект по изучению микробиома человека был инициирован в США – в Национальном институте здоровья. Это было еще в 2007 году. Спустя год к этому делу подтянулись европейцы. В 2021 году стартовал аналогичный китайский проект. Таким образом, если устанавливать лидерство, то сюда нужно отнести то, что было сделано на базе американского Национального института здоровья. И от этого факта нам никуда не деться. Что бы мы ни говорили, но они истратили порядка миллиарда долларов, чтобы поддержать этот метагеномный проект.
А дальше уже в процесс включились разные страны, разные исследовательские группы, разные научные коллективы, которые инициировали какие-то свои проекты. Тот проект, внутри которого работаю я, был инициирован академиком Говоруном Вадимом Марковичем. Произошло это в 2010 году, когда был создан консорциум «Российский метагеном». В Консорциум вошли коллективы Казанского Федерального университета, Российского Университета медицины. Проект поддержали также отдельные ученые. Естественно, была поддержка и со стороны новосибирских научных организаций. В частности, со стороны Института Цитологии и генетики СО РАН. Также мы работали с Томском.
В общем, вышла целая плеяда исследований, которые, приблизительно, реализовывали одинаковые схемы анализа. Это очень важно с точки зрения метагеномики, чтобы результаты были получены по валидированным протоколам, и была возможность их сопоставлять друг с другом. Собственно говоря, именно тогда у нас и стартовали проекты по изучению микробиоты. Они были поддержаны грантами со стороны Министерства образования и науки, а также со стороны РНФ.
– Насколько мне известно, Вы принимали прямое участие в создании метода трансплантации фекальной микробиоты. Применяется ли он сегодня в нашей медицинской практике?
– По поводу медицинской практики. Здесь есть проблема, связанная с нормативной базой. Когда мы начинали делать пересадку фекальной микробиоты, мы делали это в рамках научного исследования. То есть, у нас в стране еще нет нормативной базы, чтобы сделать это в рамках медицинской процедуры. Причина в том, что в 2012 году такое понятие, как «медицинская технология», перестало существовать. Из-за этого пробела нам не удается использовать метод коррекции микробиоты, кроме как в чисто научных целях.
Надо сказать, что практически все случаи пересадки, осуществленные в рамках нашего научного проекта, были удачные. Где-то мы добивались долговременного улучшения ситуации, где-то – кратковременного, но в целом результат оказался положительный. Было собрано много материала и опубликовано много статей. В основном мы занимались пациентами с воспалительными заболеваниями кишечника тяжелой группы. Ждать в этом случае какого-то оглушительного эффекта, конечно же, не приходилось. Но, тем не менее, это хорошо работало. Насколько я знаю, аналогичные исследования продолжаются в Санкт-Петербурге по части детской онкологии. Здесь трансплантация фекальной микробиоты позволяет снять реакцию трансплантата против хозяина, когда речь идет о трансплантации костного мозга. Данное направление осталось. Есть еще отдельные зоны, где используется такой же метод, но, еще раз подчеркну, массовому внедрению этой методики препятствует отсутствие нормативной базы. И пока что здесь ничего не меняется.
– По каким признакам Вы определяете доноров? Есть какие-то методики на этот счет?
– Здесь ничего особо придумывать не надо, поскольку существуют рекомендации FDA – американской ассоциации по контролю лекарств. Именно они разработали процедуру фекальной трансплантации еще в 2013 году, показав хороший эффект данной процедуры на пациентах с клостридиальной инфекцией. Это тяжелое воспалительное заболевание толстого кишечника, вызывающее сильную диарею. Данная инфекция весьма устойчива почти ко всем антибиотикам. Бывают случаи, когда пациента вообще нечем лечить. Люди худеют и в итоге погибают от метаболических нарушений. Так вот, методика фекальной трансплантации микробиоты показала потрясающий эффект. По этой причине данная процедура была включена в США в список разрешенных процедур, благодаря чему был создан банк доноров. Эти доноры, в свою очередь, подвергаются конкретному списку обследований, куда включается биохимический анализ крови, биохимический анализ кала и посев кала. Сейчас также включены анализы на всю кишечную инфекцию, на вирусы. Плюс ко всему - анализы на присутствие генов антибиотикорезистентности.
В настоящее время доноры – это такая элитная группа, хорошо обследованная, получающая правильное питание. А также – денежные средства. Они обязаны вести здоровый образ жизни и сдавать свои фекалии на благо других людей.
– А что может влиять на образование некачественной микробиоты? Чем упомянутые доноры отличаются от больных людей?
– Вы знаете, мы как-то закачали массив метогеномных данных от микробиот доноров. И вот что мы обнаружили: у них практически отсутствуют гены антибиотикорезистентности. То есть это очень стабильное, гармоничное сообщество. Там даже нет никаких колебаний, что показали длительные исследования. Они, действительно, идеальны в плане здоровья. И ведут, соответственно, здоровый образ жизни.
– Правильно ли я понял, что микробиота может влиять на самочувствие и на склонность к каким-то заболеваниям?
– Скажем так: от болезни как таковой всё равно не уйти. Нельзя сказать, что здоровая микробиота стопроцентно убережет вас от серьезного заболевания. Например, от онкологии. Здесь глупо что-либо гарантировать. То же самое касается и инфекций. Другое дело, что здоровая микробиота поспособствует тому, что заболевания будет протекать легче, и легче будет лечение.
– А питание как-то влияет на микробиоту?
– Разумеется. Поэтому всё, что вы слышите от диетологов, всё это и надо делать.
– Не так давно Вы принимали участие в дискуссии по геронтологии, где обсуждалась связь между микробиотой кишечника и продолжительностью жизни. Такая корреляция уже точно установлена?
– Там всё намного интереснее. Знаете, есть такая притча о дельфинах. Считается, что дельфин всегда толкает утопающего к берегу. Но дело в том, что о тех случаях, когда дельфин толкает утопающего в обратную сторону, нам просто не расскажут. С микробиотой мы наблюдаем примерно такую же ситуацию. Действительно, когда мы изучаем долгожителей, то у них микробиота всегда оказывается ближе к молодой микробиоте, чем у пожилых людей, имеющих кучу болячек. Что здесь первично, что здесь вторично, я сказать затрудняюсь.
– Кстати, в той заметке по проблемам геронтологии было написано, что в ходе исследований долгожителей одного китайского города было выяснено, что «лактобактерии являются драйверами долголетия». Не могли бы Вы уточнить, что имелось в виду?
– Судя по всему, здесь использовалась обзорная статья, где собрали данные очень многих исследований и сделали такой метаанализ. Таким путем попытались вычленить хоть какие-то драйверы, чтобы уточнить, какие конкретно бактерии полезны с точки зрения долгожительства. Сейчас все пытаются это делать. И, в частности, упоминались бифидобактерии и лактобактерии. Надо сказать, что это как раз те бактерии, которые у нас активно присутствуют в молодом возрасте. Потом там происходят определенные метаморфозы. Упомянутые бактерии, конечно, остаются. Просто меняется соотношение. Скажем, приходят пропионобактерии, которые, условно говоря, не очень здоровые.
– В общем, лактобактерии – это некие драйверы. Насколько они достоверны? Судя по опубликованным работам, мы вполне можем говорить о достоверности. А что это означает в практическом плане? Надо чаще потреблять кисломолочные продукты, чтобы долго жить?
– Знаете, еще Мечников говорил, что йогурты – это хорошо. На самом же деле этот момент бесполезно расшифровывать. Заставить прижиться другие бактерии мы не можем. Даже после проведения трансплантации фекальной микробиоты мы только ожидаем, что донорские бактерии приживутся. Так вот, приживается около 10 процентов от того, что мы привносим. И приживаются только те бактерии, что похожи на те ростки, что у пациента уже были. То есть подобное присоединяется к подобному. Резко что-либо поменять очень сложно. Как правило, природа выбирает нишу, близкую к пересаживаемому материалу. Чем ближе, теоретически, донор и реципиент, тем больше шансов на приживаемость, поскольку в этом случае пересаживаемые бактерии уже адаптированы к состоянию пациента.
– И все-таки, можно как-то улучшить собственную микробиоту через образ жизни или питание, не прибегая к упомянутой процедуре?
– Конечно, можно. Здесь мне придется повторить банальные истины. Надо заниматься спортом, не пить, не курить. И что еще очень важно – не злоупотреблять лекарствами! Причем, всеми лекарствами. Есть нужно также умеренно, выбирая средиземноморскую диету, богатую пищевыми волокнами. И будет вам счастье.
– А как относиться к мясу? Сейчас на Западе в моде веганство.
– Белок в любом случае нужен. Возможно, веганские диеты – это очень хорошо, но животный белок все равно должен в нашем рационе присутствовать. Ведь человек, давайте будем откровенны, - существо всеядное. Мы начинались с охотников-собирателей, поэтому пересесть исключительно на корешки – это, все-таки, неправильно. Здесь главное – соблюдать умеренность, вместо того, чтобы от чего-то полностью отказываться. От той же мясной пищи. Ведь та микробиота, что сформировалась у человека за годы эволюции, приспособлена к разнообразному питанию. Так что главный вопрос – в количестве и качестве.
– Вы чуть выше затронули употребление лекарств. У нас многие граждане частенько «подсаживаются» на антибиотики, даже при легком воспалении. Влияют ли антибиотики на микробиоту?
– Да, влияют, и очень сильно. И надо сказать, что мы этим основательно покорежили свою микробиоту. Буквально в прошлом году появилось исследование, где были собраны данные по метагеномоному секвенированию – порядка девяти тысяч образцов. Так вот, было установлено, что у нас происходит нарастание генной антибиотикорезистентности. Это очень тревожный факт. Получается, что мы внутри себя держим троянского коня. Сами по себе эти гены как будто не вредны. Однако приходящий патоген имеет на выбор большой арсенал генов лекарственной устойчивости, за счет чего он может быстро приобрести резистентность, которой до этого у него не было. И чем больше в нашей микробиоте генов антибиотикорезистентности, тем больше шансов у этого патогена выжить, когда с ним начнут направленно бороться. Поэтому, употребляя антибиотики от насморка, мы лишаем себя шанса быть вылеченными от сепсиса.
Так что у меня пожелание к нашим соотечественникам: не использовать при насморке, при гриппе, при легких инфекциях антибиотики. То же самое касается и ковида – антибиотики против него не действуют, поскольку это вирусная инфекция. Поэтому в качестве профилактики указанных воспалений лучше полагаться на витамины и здоровый образ жизни, чем на антибиотики. То есть всё укладывается в ту же строку: создаем себе здоровую микробиоту и в итоге легко переносим вирусные воспаления.
Беседовал Олег Носков
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии