В свое время Освальд Шпенглер заявлял, что западная цивилизация является единственным мировым локомотивом технического прогресса, и после ее неизбежного (по его мнению) заката технический прогресс канет в лету. Другие, не западные страны, считал он, не обладают внутренней, врожденной тягой к неуклонному техническому развитию, и как только Запад сойдет с исторической сцены, наступит неизбежный технологический упадок, погружение в новое средневековье.
В принципе, доля истины в утверждениях Шпенглера имеется. Сегодня мы наблюдаем, как в странах третьего мира набирает силу религиозный фундаментализм, замешанный на неприятии западных ценностей, в том числе всего того, что так или иначе связано с научно-техническим прогрессом – системы университетского образования, а равно и самой науки и научной рациональности вообще. Нетрудно догадаться, к чему приведет на практике деятельность религиозных фанатиков. О прогрессе, действительно, придется забыть. И, скорее всего, ослабление культурного и экономического влияния со стороны Запада так или иначе будет приводить именно к такому результату.
Для начала зададимся вопросом: почему именно западные страны смогли встать на путь модернизации? Что в них было такого особенного, чего не было в обычных традиционных обществах?
Преимущество Запада выразилось, в первую очередь, в создании принципиально новых институтов, которые и стали мотором прогрессивного развития. Конкретные достижения в области науки и техники – это уже следствия, результаты. Величайшая иллюзия «догоняющих» стран именно в том и состоит, что прогресс они никак не связывают с этими институциональными преобразованиями. Якобы достаточно усвоить определенные технические достижения, выделить на них средства, как вы тут же попадете в клуб развитых стран или уподобитесь им в материальном отношении. Однако подобные преобразования отнюдь не свидетельствуют о прогрессивном развитии, ибо возникают в результате банального ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЯ РЕСУРСОВ: взяли из одного места – перенесли в другое (как вариант – купили технологию и воспроизвели готовое). Главная же сущность прогресса заключается не в перераспределении ресурсов, а в повышении эффективности их использования, в общем росте производственного «КПД», в снижении затрат и увеличении отдачи на единицу потраченной энергии и времени. Именно за счет высокой эффективности западные страны опередили страны Востока, где прогресс часто путали (и до сих пор путают) с технической гигантоманией. Строить гигантские пирамиды за счет подневольного населения – еще не значит развиваться. Подобное «развитие» в конечном итоге ведет к экономическому упадку.
Перераспределение – это вообще характерная черта традиционных обществ, в которых гигантские дворцы и храмовые комплексы могут существовать только на фоне многочисленных убогих хижин.
Наращивания материальных ценностей по-другому здесь не происходит. Чем грандиознее проекты – тем больше жертв им приносится, тем больше бросается в топку людских ресурсов. Именно поэтому традиционные цивилизации рушатся на пике своего показного величия – вследствие банального ресурсного истощения.
Безусловно, современная западная цивилизация, чье влияние распространяется по всему миру, несколько сглаживает ущерб от использования указанных архаических практик. Однако насколько велик потенциал развития самого Запада? Поскольку сама Европа вышла из такой же архаики традиционного уклада, есть ли гарантии, что она не вернется туда снова?
О наступлении «нового средневековья» заговорили уже в середине прошлого века, а разговоры о кризисе западной цивилизации ведутся не менее ста лет. Есть ли вообще основания для таких суждений или мы просто имеем дело с маргинальными течениями философской мысли? История, казалось бы, убедительно свидетельствует о том, что цивилизации – смертны, каких бы высот при этом они ни достигали. Взлеты и падения Китайской империи, гибель Вавилонского царства и в особенности – Древнего Рима должны дать основания для таких размышлений: все циклично; и слава, и величие – преходящи. Однако при более детальном рассмотрении мы увидим явное несовпадение некоторых принципиально важных тенденций.
Становление традиционной цивилизации, рост ее могущества фактически совпадают с укреплением жестко централизованной, абсолютистской власти. Централизация позволяет осуществлять концентрацию ресурсов в определенных местах, а также добывать новые ресурсы за счет военной экспансии и грабежа соседей. Так появляется гигантомания и всякого рода впечатляющие объекты и разного рода «культурные достижения», с чем мы обычно связываем уровень развития. Когда на смену маленьким скромным дворцам приходят дворцы огромные и роскошные, мы соотносим такой переход именно с развитием, отмечая его как очевидный прогресс. При этом увеличение нищеты среди простонародья или ограбление других народов мы в свою оценку не включаем.
По существу, Европа шла тем же путем – до XIX столетия включительно. Но, отметим еще раз, что с крушением (или с изживанием) абсолютизма цивилизация здесь не рухнула. Наоборот, сам процесс модернизации, инновационный прорыв осуществлялись в условиях перехода от жесткого централизма и монархизма к формам представительной власти. Как раз на этом этапе аналогия с традиционными цивилизациями заканчивается. Чтобы современным западным странам точно воспроизвести судьбу Вавилона или Древнего Рима, необходимо выполнить одно непременное условие: ликвидировать демократические институты и централизовать власть. В позднем средневековье процессы развивались именно в этой последовательности, когда устанавливались абсолютистские режимы. И по идее, с их разложением и крушением должна была рухнуть и вся западная цивилизация, уступив место каким-нибудь агрессивным варварам. Не исключено, что европейским монархам удалось бы (благодаря концентрации и перераспределению ресурсов) довести уровень благоустройства своих столиц до римского уровня и построить такое же количество впечатляющих общественных зданий, разделив, в конечном итоге, печальную судьбу «вечного города».
Коренное изменение в сознании европейцев произошло только в связи с признанием идеи поступательного исторического развития, в свете чего появился привлекательный образ будущего, противопоставленного мрачному, «отсталому» прошлому. Мы не находим подобного восприятия истории ни у древних римлян, ни у древних вавилонян, ни у египтян, ни у китайцев.
Показательно в этом плане так же и то, что европейские монархи, несмотря на целенаправленное возвеличивание королевской власти, все-таки не рискнули объявить себя живыми богами на манер римских императоров. В принципе, простой народ чисто психологически вполне был готов к такому признанию. Не где-то, а в просвещенной Англии простолюдины долгое время, до XVIII столетия включительно, были уверены в том, будто прикосновение короля исцеляет от золотухи. Однако самим королям подобные почести становились противны. В итоге от сеансов массового «исцеления» пришлось отказаться.
Здесь мы видим весьма показательный тренд, связанный с процессами постепенной десакрализации государственной власти, чего совсем не наблюдалось в Древнем Риме за весь период его имперского «разложения». Во всех традиционных обществах «божественный» статус монарха ревностно защищался до самого конца. И даже если культ обожествленного монарха превращался в откровенный спектакль, к самому ритуалу относились весьма трепетно.
Приведенные факты не совсем вписываются в стройную шпенглеровскую концепцию относительно природы технической цивилизации, ставшей якобы результатом невозобновляемой растраты некоего потенциала, накопленного за предшествующий период. Однако нетрудно заметить, что сам тезис об «истощении» навеян как раз традиционными обществами, достигшими пика могущества. И к ним, как мы показали, этот термин действительно имеет прямое отношение.
В этой связи закономерно возникает следующее предположение: не является ли централизм и абсолютизм главной причиной упадка и гибели древних цивилизаций, причиной истощения ресурсов и следующих за ним социальных катаклизмов – с неизбежным падением материальной и политической культуры? Может, именно абсолютистская модель приводит к окостенению форм и тому негативному результату, который принято связывать с неизбежным разложением и упадком?
Совсем нельзя исключать того, что европейская модернизация как раз и стала самым адекватным ответом на такую угрозу, сложившуюся в эпоху абсолютизма. В противном случае нарастающее социальное напряжение знаменовалось бы всплеском дичайших суеверий, в результате чего «новое средневековье» могло бы запросто наступить к началу XIX столетия.
То, что сегодня техническая цивилизация столкнулась с серьезными вызовами, сомневаться не приходится никому. Речь, прежде всего, идет о решении так называемых глобальных проблем, связанных с последствиями техногенного воздействия на природу. Разрушение экосистемы, загрязнение воздуха, воды и почвы, опустынивание огромных территорий, гигантские свалки технологических отходов, угроза аварий на АЭС, использование вооружений чудовищной разрушительной силы – всё это как будто ставит под сомнение тот путь развития, который был указан странами Запада. Соответственно, под сомнение ставится и сам научно-технический прогресс, якобы не только враждебный окружающей среде, но и несовместимый с подлинной природой человека. Отсюда выстраивается дилемма – либо возврат в доиндустриальное состояние, либо глобальная экологическая катастрофа и массовая гибель всего человечества. Некоторые ученые даже договорились до того (как знаменитый физик Стивен Хокинг), будто уже сейчас необходимо ставить вопрос о бегстве на… другие планеты.
Вместе с тем важно отметить, что сложившаяся ситуация для Запада совершенно нестандартна. Однако, как мы уже заметили выше, ответ на нестандартную ситуацию должен быть таким же нестандартным, «креативным». Именно он и может создать условия для нового прорыва за счет очередной «порции» различных инноваций. Разумеется, однозначно ничего не запрограммировано, и конкретное решение будет зависеть только от конкретных людей. Но само решение – правильное решение – вполне возможно.
Олег Носков
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии