– Как Вы сейчас смотрите на то, что произошло? Не изменилась ли Ваша точка зрения на реформу? Готовы ли Вы и другие 74 подписанта отказаться от «мандатов», или же теперь этот шаг был бы бесполезным?
– Но ведь это всё уже было. В гуманитарных институтах, по крайней мере, это было при советской власти. Из четырех директоров нашего института при советской власти трое были присланы из отдела науки ЦК, это были «проштрафившиеся» чиновники этого отдела. Третьяков — за марризм: тогда все советские археологи были марристами; Хренов — за Польшу: не предупредил Хрущева, что Гомулка не хуже него может обматерить; Удальцов — кажется, из-за того, что его покровителя выперли из ЦК. Только Марков неожиданно оказался «черной лошадкой», получил членкора и был «избран» в директора.
Демократически были выбраны лишь два директора, но это во время и после «перестройки». Конечно, наличие Академии имело определенное значение, было представление о Науке. Поэтому, хотя этих директоров интересовало в основном то, что можно назвать прикладной наукой, нужно было объяснить большому начальству, что такое славяне, славянские народы, славянские государства — все эти представления в результате ряда реформ исчезли из сознания «советских» политиков и менеджеров. Для этого историками в нашем институте писались докладные записки, содержание которых с рядом ошибок, которые очень расстраивали авторов этих записок, включалось в речи какого-нибудь Хрущёва или Брежнева. Но наличие представления о Науке (фундаментальной) приводило к необходимости включать в план и науку.
Для историков это было написание обобщающих трудов по истории того или иного славянского народа, в которых его история рассматривалась с позиций «исторического материализма». Как правило, это коллективные труды. Отдельные историки занимались частными проблемами того или иного славянского народа, например возникновением государственности у сербов. Литературоведы должны были писать труды по истории славянских литератур. Писались также предисловия к изданию переводов произведений славянских писателей. Иногда это имело большое общественное значение.
Так можно думать, что советский читатель смог прочитать роман Чапека «Война с саламандрами» благодаря Никольскому, который показал антифашистский характер этого романа, умолчав, что он в той же степени направлен и против сталинского тоталитаризма. Ну а лингвисты уже в тот период как в нашем институте, так и в ряде других институтов Москвы и Ленинграда смогли с 60-х годов выйти на мировой уровень, а в ряде разделов выйти на первое место.
При «советской» власти были случаи успешного руководства чиновниками и естественной (физической) наукой, атомным проектом руководил Л.П. Берия (по-видимому, его можно характеризовать как чиновника). Я не знаю, какого рода чиновники были задействованы в космическом (ракетном) проекте. Но следует заметить, что ни атомный, ни космический проекты не являются фундаментальной наукой, это прикладная физика. И чиновники добиться успехов смогли лишь потому, что фундаментальная наука (физика) к тому времени в России (в СССР) была на достаточно высоком уровне как в виде теоретических наработок, так и в виде научных кадров.
Есть более показательные примеры руководства со стороны чиновников прикладной наукой: это ведомственные научные учреждения, в них требования высокого чиновного начальства сводились к тому, чтобы скопировать западные разработки, а на доведение до завершения и производства собственных оригинальных разработок у начальства ни интереса, ни средств не было. Так было с машиной на воздушной подушке, так было с электронными движущимися протезами (из просочившихся тогда в печать случаев). Путин и Ливанов думают, что у них получится, как у Берии, а в действительности будет, скорее всего, как в последнем случае.
– Как Вы воспринимаете политику государства в науке и в образовании в целом? Каков суммарный вектор движения? Каковы, на Ваш взгляд, главные цели реформаторов?
– По-видимому, следует говорить о цели поступка и о цели дела. Если говорить о цели поступка, то думаю, что нет серьезных оснований сомневаться в объяснении реформаторов, что их целью являются интенсификация научных исследований в России, ускорение развития наукоемких технологий и дальнейший прогресс России в области производства.
Если же говорить о цели этого дела, то она лежит в русле тех тенденций в политике организации образования и науки в капиталистическом мире, которые уже давно отмечены (с разными оттенками и оценками) историками науки и эпистемологами. А именно, сужение и узкая специализация народного образования, которая распространяется и на высшее образование. Узкая специализация интеллектуала естественно приводит к сужению рынка его «рабочей силы» и к снижению цены ее, соответственно к большей зависимости от администрации (бюрократии) того учреждения, где ему удалось получить работу. Это уже не говоря о сужении высшего образования экономическими (т.е. классовыми) рамками. Всё это направлено на ослабление «антисистемных сил» и усиление «системных сил» западного общества.
Если, с точки зрения теории прогресса, борьба «антисистемных сил» и «системных сил» является одной из движущих сил развития, то, естественно, эта тенденция явно реакционна. В России эта тенденция проявляется в более грубой форме, связанной с характером российского неокапитализма и с периодом первоначального накопления капитала.
Владимир Дыбо, доктор филологических наук, академик РАН, главный научный сотрудник Отдела славянского языкознания Института славяноведения РАН
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии