Новосибирские социологи при поддержке Фонда «Хамовники» приступили к изучению адаптационных поведенческих стратегий ученых в условиях реформы РАН. Исследование осуществляется на территории Сибирского федерального округа под руководством доктора социологических наук Анатолия Аблажея. Научный журналист Ирина Самахова принимает участие в проекте и собирается по ходу работы делиться своими наблюдениями.
Социологов интересуют, прежде всего, группы риска — малопродуктивные, исходя из современных критериев, академические коллективы, от которых, по мысли инициаторов реформы РАН, следует избавить российскую науку с целью повышения ее эффективности.
Возьмем для примера научную лабораторию, которую можно без натяжек назвать «советской». Средний возраст сотрудников, мягко говоря, пенсионный. Тематика исследований не менялась со дня образования коллектива, то есть, минимум 40 лет. Статьи публикуются, в основном, на русском языке в институтском научном журнале — какой уж тут может быть высокий публикационный рейтинг? Больно смотреть на здешнее самодельное экспериментальное оборудование, на убогую офисную мебель с инвентарными номерками прошедших веков... Вдобавок, результаты трудов лаборатории если и могут быть практически использованы, то не в России.
Станут ли грядущие оценочные комиссии вникать в суть работы данного исследовательского коллектива, или сразу «пустят в расход» по формальным показателям? Сами ученые признались, что не думают об этом. Просто некогда отвлекаться, работа не позволяет.
Тема многолетних исследований лаборатории динамики гетерогенных систем новосибирского Института гидродинамики - «непрерывная спиновая детонация». Здесь пытаются приручить энергию взрыва, заставить ее работать в космических двигателях и других энергетических установках.
— Впервые идея была сформулирована академиком Я.Б. Зельдовичем в 1940 году в статье «К вопросу об энергетическом использовании детонационного горения» - рассказывает заведующий лабораторией, доктор физико-математических наук Сергей Андреевич Ждан - Сейчас модно говорить о научном приоритете, так вот зафиксируйте, что в данном случае приоритет принадлежит СССР. Детонация — это один из двух существующих в природе типов горения, протекающий стремительно с большим выделением энергии. Одно и то же топливо в разных условиях может спокойно гореть, а может взрываться, детонировать. Самый наглядный пример внезапной смены режимов горения — оглушительный хлопок из двигателя проезжающего автомобиля. Для машины это вредное событие, с ним необходимо бороться с помощью специальных присадок для топлива. Свежий взгляд на явление детонации позволил поставить вопрос об его использовании в работе двигателей нового типа. Детонационное горение энергетически более эффективно, что позволяет, в теории, обходиться меньшим количеством топлива и сократить объемы камеры сгорания. Это особенно важно для авиации и космонавтики. Но я сильно забегаю вперед. Для начала нужно было понять, как в принципе управлять таким стремительным и опасным явлением, как взрывная волна. Предполагаемый детонационный двигатель может работать в импульсном режиме — «от хлопка к хлопку». Но гораздо более перспективным представляется процесс непрерывной детонации. Как этого добиться, в 1959 году догадался будущий академик Богдан Вячеславович Войцеховский, в то время молодой научный сотрудник только что образованного в Новосибирске Института гидродинамики. Он предложил конструкцию типа бублика, в которой детонационная волна бежит по кругу, подпитываясь периодическими впрысками топлива через специальный клапан. С помощью этого устройства Войцеховским были получены фундаментальные результаты по исследованию структуры фронта детонации в газах, экспериментально обнаружено существование поперечных детонационных волн, объясняющих явление спиновой детонации. Тогда же впервые было осуществлено непрерывное сжигание газовой горючей смеси в детонационной волне. Эти работы были позже отмечены Ленинской премией и двумя дипломами на открытия. В дальнейшем развивать это направление стал ученик Войцеховского профессор Митрофанов. В свою очередь, мы с моим постоянным коллегой и соавтором Федором Афанасьевичем Быковским — ученики Владислава Владимировича Митрофанова.
— Сергей Андреевич, а чем вы в лаборатории занимались так много лет, если теоретические основы были заложены Войцеховским и Митрофановым еще в 60-х годах прошлого века? Сейчас ведь наступило эпоха инноваций, когда все должно делаться стремительно: быстро придумали, быстро сделали, раньше всех выбросили новый товар на рынок и за счет отсутствия конкуренции получили максимальную прибыль.
— Бывает нелегко объяснить, что инновации и фундаментальная наука — это разные виды деятельности. Мы не разрабатываем принципиально новый двигатель, мы накапливаем знания, которые помогут его создать. Десятки лет были потрачены на теоретические расчеты и эксперименты с разными видами топлив, разными режимами горения, разными конструкциями камер сгорания. В частности, способ поддержания режима непрерывной детонации — наше ноу-хау. Надо отметить, что экспериментальные достижения лаборатории обеспечиваются трудом и талантом бессменного ведущего инженера Евгения Федоровича Ведерникова. Вот он настоящий изобретатель, которому постоянно приходится совершать невозможные вещи в условиях дефицита всего самого необходимого.
— Дефицит — это какое-то советское понятие. Разве сейчас есть что-то такое, чего нельзя купить?
— Почти все можно купить, если есть деньги. Но откуда они в бюджетной академической лаборатории? До недавнего времени подразделения институтов РАН получали финансирование только на зарплату. Допустим, теоретикам больше ничего и не надо, но если работа требует экспериментов, завлабам приходится изворачиваться. Деньги на плановую научную деятельность мы выкраиваем из сторонних грантов и хоздоговоров, что вообще-то является финансовым нарушением. По идее, мы наемные работники, работодатель должен обеспечивать эффективность нашего труда. Но не обеспечивает. Представьте, наняли токаря в цех, а заготовки он должен доставать, где хочет. Станка, как выясняется, тоже нет, его надо покупать на свои деньги. Токарь плюнет да уйдет, а научный сотрудник вынужден проявлять смекалку.
— Вы упомянули хоздоговорные работы. Вашей темой интересуются со стороны?
— Интересуются, в основном, иностранцы. Сначала был большой заказ от французов, а потом мы проводили исследования для одной крупной европейской компании по гранту Фонда Сколково. Эти заказы позволили, наконец-то, приобрести кое-какое современное оборудование.
— А как иностранцы узнали про вашу небольшую лабораторию, затерянную в Сибири?
— Через публикации, как это обычно в науке и происходит. Пока мы публиковали свои результаты внутри России, откликов было немного. Настоящий интерес к себе мы почувствовали после того, как в 2006 году разметили подробный научный обзор в международном издании «Journal of Propulsion and Power». После этого в мире произошел всплеск интереса к теме детонационных двигателей. В 2010 году американское Агентство оборонных исследований (DARPA) начало финансировать программу «Вулкан», нацеленную на разработку новых эффективных сверхзвуковых авиадвигателей. Признано, что непрерывная детонация — одно из самых перспективных направлений.
— А вам не обидно, что результатами вашего многолетнего труда вряд ли смогут воспользоваться российские инженеры?
— Обидно, конечно, но мы, наверное, лучше всех понимаем, насколько технологически сложна эта задача. Нашей стране она сейчас точно не по зубам. Для России я бы другое направление предложил — попытаться использовать эффект непрерывной детонации в энергетике. Можно существенно повысить КПД энергетических установок, сжигая такой бросовый материал, как угольная пыль.
— Детонационного двигателя пока нет, и неизвестно, когда он будет. Что тогда можно считать главным результатом вашей работы?
— В прошлом году в Новосибирске вышла из печати монография «Непрерывная спиновая детонация». Там изложены все полученные лабораторией научные результаты. Но это не итог, остается еще немало неизученных вопросов. Мы готовы продолжить исследования, если нам дадут такую возможность.
-— А если не дадут?
— То есть, закроют лабораторию или весь институт по причине низких формальных показателей? Все может случиться в нынешней жизни, любая глупость. Какой смысл думать об этом? Как работали, так и работаем. Более того, недавно появился новый солидный заказчик, на этот раз российский. Только надо понимать, что проблему поддержки плановых фундаментальных исследований никакие сторонние контракты решить не могут. Самоокупаемой науки не бывает, не стоит себя обманывать...
Наверное, это и есть главный вопрос современности: зачем содержать науку, которая если и приносит какую-то практическую пользу, то не здесь и не сейчас? Огромные затраты на фундаментальные исследования — бремя по-настоящему развитых стран. Выпасть из этого клуба очень просто, и ничего трагического при этом не случится — многие государства прекрасно обходятся без Большой Науки. Правда, ни о каком национальном величии, технологическом лидерстве и военном паритете речи не заводят...
Второй вопрос, навеянный разговором в лаборатории: как могло получиться, что «неэффективная», «советская» академическая наука, существующая на голодном денежном и кадровом пайке, в до сих пор не преодоленной информационной изоляции, без доступа к современному экспериментальному оборудованию умудряется сохранять мировой уровень исследований и даже лидерство на отдельных направлениях? Наверное, у нее есть какие-то конкурентные преимущества? А вдруг они состоят как раз в тех обстоятельствах, которые сейчас объявлены недостатками, подлежащими искоренению?
... Знакомый молодой сибиряк, изучавший материаловедение в одном из лучших европейских университетов, рассказал, что читавший главный лекционный курс профессор-француз постоянно ссылался на советские и российские научные результаты. Студенты в конце концов поинтересовались, в чем причина таких пристрастий.
— Вы не представляете, молодые люди, какой огромный объем работы требовалось проделать, чтобы получить данные, о которых я вам рассказывал, — ответил профессор. — Для этого нужно, чтобы проблемой занимались или тысячи исследователей одновременно, или десятки ученых, но очень продолжительное время. Такое было возможно только в СССР и в недавней России, где государство предоставляло средства, но практически не вмешивалось в деятельность самоуправляемого сообщества ученых. Российская наука сама для себя формулировала задачи и сама распределяла силы и средства для их решения - отсюда и впечатляющие результаты. О таких условиях научной работы можно только мечтать! Сейчас русские зачем-то решили подпилить сук, на котором сидели. Теперь у них нет ни прежней свободы научного творчества, ни денег, достаточных для того, чтобы не отставать в интеллектуальной гонке, работая по западным стандартам.
… А еще говорят, что было два пика публикационной активности в западной науке: первый после изобретения и бурного развития Интернета, а второй — после падения СССР и настоящего цунами научной информации, хлынувшей из-за его рухнувших границ. Недаром лидеры мировой науки умоляли российское руководство сохранить РАН. Поистине - «что имеем не храним, потерявши плачем»...
Новосибирск
Фонд «Хамовники» - фонд поддержки социальных исследований. Председатель экспертного совета — Симон Кордонский. Председатель правления — Александр Клячин. Фонд «финансирует полевые научные исследования, способствующие описанию социальной реальности». На конкурсной основе оказывает финансовую поддержку исследований по следующим направлениям: социальная антропология, социальная структура, муниципальное управление, местные сообщества, административные рынки и особенности их возникновения, информационное взаимодействие органов власти и др.
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии