Прошлое не вернется

Прочтя недавнее послание российских ученых главе государства, я невольно вспомнил фрагмент из фильма Владимира Бортко «Афганский излом». Там опытный офицер майор Бандура наставляет молоденького лейтенанта:

« - Я доложу начальству, что в поселке засели боевики. Мне дадут приказ, я прикажу своим ребятам, и мы разнесем этот поселок к едреной фене.

- А другие варианты есть?

- Сдохнуть. В любом другом случае за тебя подумают и примут решение».

По той же схеме, похоже, выстроились отношения между государственной властью и наукой: государство подумало за наших академиков и приняло решение, названное «реформой РАН», которая, судя по всему, грозит превратиться в вариант «сдохнуть». И вопрос сейчас даже не в том, как академики оценивают происходящие перемены, а в том, почему в нашей стране такие решения принимались за них и БЕЗ них?

И здесь впору спросить: а была ли с их стороны предложена серьезная и конструктивная альтернатива?

К сожалению, упомянутое письмо Президенту России заставляет усомниться в том, что альтернативный вариант рассматривался всерьез. Общий тон перечисленных в письме пунктов сводится к одной мысли: «Верните всё, как было, и увеличьте финансирование». Нет, я не исключаю, что какие-то предложения всё же направлялись. Проблема в том, что такие варианты (если они имелись) остались незамеченными обществом.

Пожалуй, именно эта оторванность академических институтов от широкой общественности, отсутствие у них мощных рычагов информационного воздействия, неспособность формировать в общественном сознании определенные установки, является самым слабым звеном российской академической науки. И речь здесь идет не только о противостоянии с «эффективными менеджерами». Дело в том, что оторванность от широкой общественности является серьезным препятствием на пути выполнения нашей наукой важнейшей функции, без которой она не в состоянии вписаться в современные технологические тренды – создать основу (по выражению председателя СО РАН Александра Асеева) для наукоемкого бизнеса, содействовать переходу к инновационному развитию.

На мой взгляд, слабые коммуникации с обществом являются в наши дни досадным фактором (пусть даже во многом субъективным), отрицательно сказывающимся на готовности самих ученых к коммерциализации своих разработок. Недостаточное финансирование – это лишь одна сторона проблемы. Имеет место еще и общий психологический настрой определенной части сотрудников академических институтов, на дух не переносящих всякую мысль о практических приложениях своих исследований и выходе на рынок. «Мы занимаемся фундаментальной наукой, коммерциализация – не наше дело» – подобные высказывания звучат рефреном в самых разных институтах.

С чем связан такой настрой, понять не сложно. Академическая наука долгое время жила в условиях постоянной опеки со стороны государства. Некоторые институты вообще существовали в закрытом или полузакрытом режиме, выполняя тот или иной государственный заказ (очень часто связанный с оборонной отраслью). Ни о какой коммерциализации разработок, ни о каком рынке речь, разумеется, не шла. В таких условиях ученые, само собой, совершенно не нуждались во внимании со стороны широкой общественности. Это им было совершенно ни к чему. По крайней мере, подобная замкнутость никак не мешала выполнению работы, поскольку работодателем и оценщиком выступало исключительно государство. И по большому счету, сотрудникам институтов было глубоко «фиолетово», что думают об их работе остальные граждане страны. Эти настроения во многих местах сохраняются до сих пор (сужу об этом на основании личного опыта).

Конечно, в условиях плановой советской экономики сама наука являлась частью государственной системы, а потому деятельность ученых, все направления исследований целиком и полностью зависели от тех приоритетов, которые  определяла для себя власть. Широкая общественность здесь ничего не определяла и ни на что не влияла. Даже авторитет науки целиком зависел от государственной пропаганды. Хвалит власть генетиков – замечательно, молодцы! Объявила власть генетику «продажной девкой империализма» –  всё, уже не молодцы, а «вредители», «наймиты запада».

Вряд ли такая модель отношений соответствует нашему дню и вписывается в инновационную экономику. Современная экономика – это «экономика знаний». Создание наукоемких бизнесов – вещь неизбежная, а для успешного развития страны – совершенно необходимая. И здесь Александр Асеев прав на все сто. И даже спорить с этим неудобно, ибо мы говорим о наглядных вещах, понятных любому здравомыслящему человеку. Оспаривать всестороннее значение науки на современном этапе – глупо и бесперспективно. Проблема только в том, что в нашей стране (увы) до сих пор так и не поменялась модель взаимоотношений между наукой и государством, являющаяся, по сути, пережитком прошлого. А точнее – пережитком эпохи мобилизационной индустриализации.

В этом смысле поведение наших ученых, адресующих свои просьбы прямиком главе государства, невольно высвечивает не только крик отчаяния с их стороны (да, тон письма именно таков), но так же невольно свидетельствует об отсутствии иных действенных коммуникационных каналов.

Академику в нашей стране куда проще наладить диалог с главой государства, чем мобилизовать в свою пользу общественное мнение. Почему? Да потому что он – по укоренившейся привычке – в большей степени считает себя частью государственной системы, чем частью общества. Не удивительно, что убийственную реформу РАН ученые оценивают не иначе, как «предательство», как злостное покушение на государственный интерес.

И это отнюдь не риторический прием. Это наглядное отражение того, как представители академической науки понимают свое место в существующей общественно-политической системе.

Но, говоря откровенно, как бы мы ни относились к реформе, ее влияние осуществляется во вполне привычном для нашей науки русле – в полном соответствии, так сказать, с «линией партии». Меняется эта самая «линия», меняется и отношение к ученым (со всеми вытекающими для них последствиями). Иными словами, текущие сложности есть всего лишь  «диалектический момент» в развитии упомянутой модели взаимоотношений между государственной властью и наукой. Сейчас модно в таких случаях апеллировать к советским временам, выставляя их в качестве некоего образца, достойного подражания. Однако будем честны перед собой: история советской науки знает и трагические периоды. Вспомним хотя бы упомянутые гонения на генетиков, когда пострадали тысячи ученых-биологов. Такова она, непредсказуемая «линия партии». Да, сегодняшнему академику, возможно, невыносимы завышенные претензии со стороны малообразованных менеджеров, получивших слишком большие полномочия. Но я думаю, что когда-то всемирно известным советским биологам было точно так же невыносимо выслушивать бредни одного обласканного властью малообразованного агронома и под страхом репрессий кивать головой в знак согласия.

Проблема нашей науки не в том, что государство время от времени совершает непростительные ошибки. Проблема в том, что наше академическое сообщество не обладает подлинной независимостью, что оно до сих пор остается лишь инструментом в руках государства, не имея, по большому счету, никакой самоценности и самозначимости в масштабе всего общества. Стоит ли удивляться, что в рамках данной парадигмы государство иной раз ведет себя по принципу: «Я тебя породил, я тебя и убью»?

Пока представители РАН не осознают себя частью ОБЩЕСТВА (а не государства) и не начнут позиционировать себя соответствующим образом, ничего, по сути, не изменится. Ни о какой внутренней демократии не может быть и речи, а со стороны государственной власти в любой момент последуют любые неприятности – от непродуманных реорганизаций до репрессий…

У академического сообщества в этой связи есть только один путь – налаживать эффективные коммуникации с обществом, создавать собственные инструменты воздействия на общественное мнение, формировать влиятельные СМИ, влиятельные периодические издания, заполнять своим присутствием социальные сети, использовать по максимуму возможности Интернета, создавать общественные организации и клубы. Так можно не только заручиться поддержкой граждан в ходе отстаивания своих интересов перед лицом реформаторов, но также (что немаловажно и даже жизненно необходимо) – создать хорошие предпосылки для масштабной коммерциализации научных разработок, войти в продуктивный контакт с бизнес-сообществом и продемонстрировать тем самым свою социальную значимость (параллельно найдя дополнительные источники финансирования). Исторический переход к «экономике знаний» дает хороший стимул к тому, чтобы активно включиться в такую деятельность. А реформы РАН можно будет рассматривать как основательный повод для  осуществления указанных перемен.

Олег Носков