Почему для прогрессивного развития столь важен момент, связанный с религиозным перфекционизмом христианских подвижников? Он важен именно потому, что противоречит устоявшейся точке зрения, будто бы идейное обоснование масштабного покорения природы в целях прогресса стало закономерным следствием развития науки и появления новых знаний. На самом деле, если исходить из исторических реалий, всё происходило с точностью до наоборот: современное естествознание явилось прямым следствием установки на масштабную преобразовательную деятельность. Цели и задачи научного познания, безусловно, находятся вне его. Поэтому установка на прогресс вытекает отнюдь не из факта появления современной науки как таковой. Современная наука явилась следствием данной установки, что совсем не сложно проследить на историческом материале. Глобальный проект, связанный с задачей покорения природы, возник еще до того, как появились новые методы познания, сделавшие возможным решение такой задачи.
Нет ничего неожиданного в том, что именно христианство вдохновило европейских мыслителей на оправдание и обоснование преобразовательной деятельности. По большому счету, сама постановка вопроса вполне укладывалась в русло христианской антропологии. Положение человека как Царя природы вполне согласовывалось со Священным Писанием, на чем заостряли внимание ранние отцы церкви. Человек - как существо разумное и (следовательно) богоподобное - в определенном смысле находится над природой, будучи в состоянии противопоставлять физической необходимости свободу воли. В своем богоподобии он отделен от животного и растительного мира на правах господствующего существа. Указанная дистанция четко обозначена как в западной, так и в восточной патристике.
Нас не должно вводить в заблуждение расхожее идеологическое клише насчет «извечного» и якобы неизбежного противостояния науки и религии. Такой взгляд на положение дел был навязан просветительской философией, пытавшейся буквально создать новую «религию» в противовес христианству, взяв за основу так называемый «научный взгляд» на мир.
Необходимо понять, что только в рамках христианской традиции, усвоенной в тех или иных формах, возможна сама постановка вопроса об обретении господства над природой, что в исходном библейском контексте тождественно ее «совершенствованию». Не стоит, на мой взгляд, абсолютизировать сугубо сотериологическую (душеспасительную) сторону христианского подвижничества, ибо в социокультурном плане его влияние на общество и цивилизацию было намного разностороннее. Ведь помимо чисто духовных практик были еще практики социальные и производственные, и сбрасывать со счетов их историческую роль было бы с нашей стороны весьма и весьма опрометчиво. Очень часто внимание исследователей фокусируется на мистическом опыте христианских аскетов, в то время как опыт, связанный с успехами на материальном поприще, отодвигается на второй план как нечто несущественное. Отсюда складывается ложное ощущение того, будто христианское подвижничество оказалось-де оторванным от мирских реалий, представляя свой особый изолированный мир, никак не влияющий на социальные и исторические процессы. Здесь есть доля правды. Но это далеко не вся правда, поскольку далеко не все христианские аскеты были нищими странниками или прячущимися от людских глаз квиетистами. Активное взаимодействие мирян и аскетов происходило уже на самых ранних этапах истории церкви, и его значение признавалось известными христианскими авторитетами.
Также необходимо понять, что негативное отношение к миру не предполагает абсолютной изоляции и отказа от какой-либо деятельности. К примеру, монахи-цистерцианцы, выбравшие для себя самые глухие и необжитые места на территории нынешней Франции, создавали на месте диких лесов и болот цветущие сады, пашни и виноградники. Строгость устава нисколько не противоречила активной преобразовательной деятельности: дикие деревья вырубались, заросшие пустоши распахивались. Важно уже то, что физический труд, а в целом – производственная деятельность – получала идейное обоснование и освящалась с религиозных позиций.
Как мы знаем, знаменитые христианские аскеты не только не гнушались физического (в том числе – производительного) труда, но даже рассматривали его как одно из средств спасения. Христианская трудовая этика, без всяких сомнений, несла миру поистине революционную новизну, когда священный аскет, подобно ремесленнику и земледельцу, добывал пропитание делом рук своих.
Согласимся, что такая ситуация не типична ни для Востока с его развитыми аскетическими практиками, ни для античной Европы. И там, и там производительный физический труд был уделом низших сословий, и связать его с высшим авторитетом было практически невозможно. Например, индийские «Законы Ману» рекомендуют брахману в случае материальной нужды жить на подаяния, нежели заниматься земледелием. Земледелие трактуется как занятие, совершенное недостойное представителя высшей варны. Клянчить милостыню «живому богу» (как величали брахманов) не столь зазорно, нежели возделывать пашню. Презрительное отношение к физическому труду со стороны греческой или римской знати также хорошо известно. Схожие интонации мы находим у знаменитых античных философов, в большинстве своем - выходцев из той же аристократической среды. И тем удивительнее на их фоне выглядят факты трепетного отношения к физическому труду со стороны христианских святых. Разве не показателен в этом плане пример Бернара Клервосского – выходца из знатного рода, - взывающего к Господу, чтобы тот помог ему стать умелым жнецом?
Судя по всему, перфекционизм в трудовой (а по сути – преобразовательной) деятельности стал для христианского аскета своего рода внешней, видимой, осязаемо-материальной проекцией внутреннего стремления к духовному совершенству. Сам по себе мистический опыт не предполагает подобного результата – какую бы религиозную традицию мы ни брали. И чтобы указанная проекция осуществилась, необходимы некие принципиально важные допущения, а точнее – необходимо принятие некоторых новых императивов, немыслимых или просто недопустимых в иной социокультурной среде и в рамках иной религиозной традиции.
Сказанное свидетельствует о том, что христианство на самом деле предполагало серьезный психологический сдвиг, ломая некоторые устоявшиеся и, казалось бы, намертво въевшиеся в сознание людей стереотипы. И там, где успешнее всего осуществлялась эта ломка, там создавались реальные предпосылки для преобразовательного рывка. И не важно, насколько осознавалось данное обстоятельство. Важен сам психологический сдвиг. Немыслимое и недопустимое раньше – становилось нормальным и даже необходимым. Именно так формировалась определенная структура, определенная «культурная матрица», лежащая в основе преобразовательных действий как таковых.
И вопрос здесь даже не в том, что христианские подвижники оправдывали физический труд, стремясь к духовному совершенству. Указанная «матрица» в своем чистом, абстрагированном виде существует независимо от конкретных мотиваций. Для нас важно то, что создается серьезный прецедент, в котором соединены два противоположных и, на первый взгляд, несоединимых начала – производительного физического труда и поиска духовного совершенства.
Именно такое соединение двух исходно разграниченных начал таит в себе радикальный социокультурный сдвиг, приводя к поистине революционным переменам. Так происходит слом стереотипов: то, что ранее было немыслимым и недопустимым, в новых исторических условиях становится скрытым мотором больших перемен. Индийский брахман не хотел и не мог выполнять работу жнеца и землепашца. Христианский подвижник смог. Греческий философ в своих стремлениях познать природу считал недостойным уподобляться ремесленнику, изготавливать приборы и ставить эксперименты. Западноевропейский ученый отринул эти ограничения и принял работу ремесленника как необходимое подспорье в делах научного познания. И результаты не заставили себя ждать.
Структура преобразовательной деятельности обнаруживает себя именно в этом революционном соединении «несоединимого», содержащем в себе гигантский потенциал творческого развития. Скорее всего, данный феномен напрямую связан с синергетическим эффектом. И если мы говорим о взрывном характере научно-технического прогресса, то его главный секрет как раз заключен в означенной синергии, в преодолении мнимого антагонизма двух начал, двух компонентов, способных при условии взаимодействия давать поразительные результаты.
Олег Носков
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии