Как мы уже рассказывали, недавно в Екатеринбурге прошло награждение лауреатов Демидовской премии, в числе которых был и новосибирский математик, академик Юрий Леонидович Ершов . Научный путь Юрия Леонидовича отмечен многими яркими и незаурядными результатами. Защита кандидатской диссертации через несколько месяцев после окончания НГУ, а докторской – в 26 лет. Его фамилию носят многие математические термины - иерархия Ершова в теории алгоритмов, язык S-выражений Ершова в семантическом программировании и т.д. А монографии переведены на многие языки мира и пользуются заслуженным уважением со стороны иностранных ученых. Работа ученого отмечена Государственной премией РФ, рядом других почетных премий и орденов. А теперь к ним добавилась и Демидовская премия, которая по праву считается самой престижной неправительственной научной наградой страны и присуждается не за отдельные достижения, а по совокупности научных достижений в течение жизни. Вскоре после возвращения с церемонии награждения, Юрий Леонидович согласился ответить на несколько вопросов для читателей нашего ресурса.
– Скажите, стать математиком – это было мечтой детства?
– На самом деле все было не так просто. В детстве я учился в обычной новосибирской школе № 30. И интересовался скорее геологией. Кстати, коллекцию минералов я собираю до сих пор. Вот это настоящее мое детское увлечение. А математику я тогда изучал в пределах школьной программы и не более. Но когда я заканчивал школу – услышал про то, что в Москве был создан Физтех и загорелся идеей поступить туда. Меня предупредили, что экзамены сдать будет очень непросто, и вот тогда я начал дополнительно заниматься математикой.
Не помогло - экзамен по математике я в тот раз провалил. Но это только усилило мое желание овладеть этой интереснейшей наукой. По настоянию родителей я вернулся в Новосибирск, пробовал поступить в Новосибирский электротехнический институт (ныне - НГТУ), но не прошел по конкурсу. Пришлось отложить учебу в вузе на год.
Но время я зря не терял: днем работал на заводе им. Чкалова, а вечерами погружался в учебники по математике. И в результате, вышел достаточно далеко за рамки школьной программы. И без проблем поступил на математический факультет Томского государственного университета.
– Но в Вашей биографии указано, что Вы заканчивали НГУ. Как так вышло?
– Как я уже сказал, мой путь в математику изобиловал неожиданными поворотами. Я уехал учиться в Томск в 1958 году, а через год в Академгородке открылся Новосибирский государственный университет, о котором сразу заговорили. Уникальный университет, да еще и в моем родном городе. К тому же, набор в него вели сразу студентов первого и второго курса. Естественно и я написал заявление о переводе. Но поскольку я в ТГУ учился на «отлично», томские преподаватели выступили против. Если бы не мама, которая не предупредив меня, обратилась в министерство, ссылаясь на их собственное распоряжение о беспрепятственном переводе студентов, ничего бы не вышло. И даже с ее помощью, я оказался в стенах НГУ только после третьего курса. Хотя с другой стороны, три года обучения в Томске здорово помогли мне в освоении достаточно сложной учебной программы Новосибирского университета.
– Кого бы Вы могли выделить среди своих учителей?
– НГУ не зря с первых дней стал одним из самых сильных вузов страны. Наши преподаватели были академиками, учеными мировой величины. Это и первый директор Института математики Сергей Львович Соболев, которого по праву считают основоположником целого ряда направлений в современной математике. И Леонид Витальевич Канторович, создатель линейного программирования, ставший впоследствии лауреатом Нобелевской премии по экономике. Было много и других выдающихся ученых. И при этом все они были совершенно доступными людьми, студент без проблем мог обратиться к ним с вопросом и получить ответ.
Но своим главным учителем я считаю академика Анатолия Ивановича Мальцева. Сначала я посещал его семинар, а затем он стал моим научным руководителем. Он тоже был очень уникальным человеком. Начать с того, что академическое звание он получил, будучи профессором Ивановского пединститута, имея огромную педагогическую нагрузку. И он обладал не только талантом ученого, но и педагога.
Он редко давал какие-то определенные советы, но при этом оказывал огромное влияние на меня и других своих учеников. Именно он основал сибирскую школу алгебры и логики, которая и сегодня считается одной из лидирующих в этом направлении мировой науки. Мальцев продемонстрировал, как можно использовать свойства языков математической логики для доказательства нетривиальных теорем в алгебре. С тех пор языки матлогики используются и в алгебре, и в теории чисел, и в математическом, и в функциональном анализе.
– В Вашем научном багаже немало престижных достижений. Какие из них Вам самому кажутся главными?
– Большая часть моей работы связана с такими областями математики как элементарные теории полей, абстрактная теория полей, семантическое программирование и так далее. Неспециалисту эти термины мало о чем скажут. Но коллеги-математики понимают значение решения таких задач, как, например, доказательство алгоритмической неразрешимости элементарных теорий многих классов. И их высокая оценка результатов работ нашей школы – для меня очень приятна.
– На протяжении ряда лет Вы были ректором НГУ. Какие воспоминания оставил Вам этот этап биографии?
– Я был ректором Новосибирского университета с декабря 1985 до середины 1993-го. Сами понимаете, какое это было время. Сначала – перестройка, бурные изменения, надежды. Порой возникало ощущение, что университет захлебнется от социальной активности студентов и преподавателей. Доходило до забастовок, например, студенты выступали против военной кафедры, считая, что это лишний элемент, отвлекающий от основных задач обучения.
Потом студентов начали призывать в армию. Были опасения, что из-за такого «перерыва» некоторые талантливые ребята утратят мотивацию к учебе, не захотят ее продолжать. И поэтому мы старались сохранять контакты с нашими призывниками. Вплоть до того, что навещали их в армии, привозили математическую литературу.
А потом, в начале 90-х, социальная активность резко пошла на убыль, сменилась апатией, крушением надежд. Тогда же начались перебои с зарплатой и финансированием научных институтов и отъезд научных работников за границу. Все это очень негативно сказывалось на атмосфере в университете. Так что, «легких» лет в истории моего ректорства не было. Но я пытался сохранить все лучшее, что было в НГУ. Ушел с ректорского поста, когда почувствовал, что уже не получается, как раньше совмещать административную работу с научной. Я выбрал науку.
– Насколько мне известно, Вы также являетесь редактором двух научных журналов, издаваемых Институтом математики. Расскажите о них подробнее.
– С этими журналами связана одна интересная история. Инициатором выпуска «Сибирского математического журнала» и журнала «Алгебра и логика» стал мой учитель, академик Мальцев. Но в то время на издание журнала нужно было разрешение ЦК КПСС, а «Алгебра и логика» его не имела. Так что мы регулярно издавали наш журнал «Алгебра и логика» как «труды семинара». Он приобрел международную известность, англоязычных подписчиков, но так и не стал журналом в формальном советском смысле этого слова. Зато сегодня оба этих журнала входят в список Web of science, о котором так много говорят «реформаторы науки».
– Раз уж мы заговорили о реформе. Подход реформаторов подвергли критике многие известные ученые. Хотелось бы узнать Ваше мнение.
– Мне кажется, «реформирование» не самое подходящее определение тому, что происходит сегодня с наукой. Сначала Академии наук вынесли приговор: государственная наука в России неэффективна. Но никто не потрудился обосновать этот вывод. Его просто приняли за аксиому. А главными показателями эффективности сделали индексы цитирования (критерий достаточно субъективный) и прикладное значение исследований.
Один мой знакомый ученый еще несколько лет назад сказал: «Если все силы бросить на прикладные разработки, то скоро прикладывать будет нечего». Чтобы Россия оставалась великой державой, она должна иметь свою фундаментальную науку. Потому что только в фундаментальной науке возможны прорывные достижения.
– Как Вам кажется, когда негативные последствия таких решений станут заметны?
– А это уже происходит. В ряде институтов замечают, что молодежь пакует чемоданы. Наших специалистов активно приглашают китайцы, японцы. Причем речь идет о самой талантливой и перспективной части научной молодежи. Сколько из них уедет на самом деле, пока сказать трудно, но молодые люди явно задумались, стоит ли выбирать карьеру ученого, если власть с ними может так оскорбительно обращаться.
– Вы говорите о талантливой молодежи. То есть интерес к математике у молодых сохраняется?
– Конечно. Я не помню ни одного года, когда бы в наборе университета не было хороших студентов. И многие из них позже выбирают занятия наукой как профессию. Это главный кадровый резерв Института математики. Вообще, это ведь очень взаимосвязанные структуры: вузы и научные институты. Невозможно качественное образование в стране, регионе, где большой науки нет. И наоборот: наука без молодых кадров тоже вырождается. При создании Новосибирского университета считалось, что математическая методологическая основа должна пронизывать подготовку на многих факультетах. Многие крупные ученые СО РАН из областей естественных наук могут похвастаться серьезными математическими знаниями. Например, в Институте цитологии и генетики, где развивается биоинформатика, биологу без серьезной математической подготовки просто нечего делать. Уровень преподавания на факультетах, где математика профильная дисциплина, традиционно высок. И от такого наследия не стоит отказываться.
Вопросы задавал Георгий Батухтин
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии